Уже за полночь, когда девчонки, вымыв посуду, расползались по своим комнатам и в зале гас свет, Петрович, скрипя развёрнутым креслом, заводил традиционную шарманку «за жисть», преимущественно за свою. Сима иногда просыпался и слушал, и постепенно мат Петровича, которым он обильно сдабривал свои истории, переставал резать слух, становился естественной частью рассказа, обрамляющей его, как рамка очерчивает картину. В ту ночь, когда Сима ляпнул про свою мечту, Петрович повествовал о цыганах:
«А ещё в Братске было, года три назад. Звоню в дверь – открывает тут же, будто у двери ждал. Я смотрю – е@ать-колотить! – ну и рожа! Бандитская рожа. Борода курчавая, глаза навыкат, нос крючком, в ухе серьга. У меня спич в горле застрял, только я ему в глаза посмотрел. А он улыбается и в сторону отходит, типа, заходи, чё стоишь, @ля! Ну, я зашел, конечно. Собрался с мыслью, улыбу приклеил, здороваюсь, представляюсь, как положено, за ярмарку втираю, что на крытом рынке типа будет в воскресенье. Он слушает, рожа басурманская и лыбится, нехорошо так. Потом я выдыхаю, на диалог его типа приглашаю, а он мне с прищуром, мол, слышь, барыга, какая ярмарка, ты чё пи@#ишь, мы с братьями этот рынок уже двадцать лет крышуем, и директор рынка у нас в кармане, и с ментами делимся, и ни про какую ярмарку не слыхивали. Я смешался, заблеял что-то в отмазку, думаю сам, как бы съ@#ать оттуда задним ходом, а он рукой машет, смеётся, ты товар, говорит, показывай, чё менжуешься? Может, и куплю чего, если понравится! Ну, тут я понял, что надо мне товар представить зае@#тельски, достаю я наше фуфло и начинаю ему рассказывать, да так, что сам верю! Вот, @ля буду, говорю – и сам хочу всё это купить, аж дрожу. Дошёл до ножей. А тогда нам возили классные наборы, не то что нынешняя лажа, в круглой такой упаковке, типа тубуса, где они идут сразу с браш-подставкой, ну знаете, типа плотной соломки. Я запускаю песню про эти ножи, аж слюнку пустил, открыл тубус, передаю ему в руки, он берёт, задумчиво тянет ножики из подставки, пальцем проверяет остроту, к лампочке поворачивается, смотрит на свет, и так один за другим. Я заканчиваю песню про ножи, тяну из пакета сковородку, и тут он руку мне на плечо кладёт и говорит: «Хорошие ножи. Сколько?» Я сбился, мне про сковородку надо говорить ещё и про массажёр, и разбивку делать мне ну вот совсем неохота. Вот жадность человеческая, а? Еще десять минут назад съ@#аться хотел оттуда, а тут поднимаю пакет и говорю, как положено: «Это вам в подарок, весь комплект. Но за доставку надо заплатить, видите, весь набор прямиком из Германии, на доставку деньги потрачены. В общем за всё – семь тысяч». И голову вжал в плечи, понял, что «вилку цен»-то не провёл, не сказал еще, что на ярмарке это будет стоить в три раза дороже. А потом вспомнил, что про ярмарку с рынком лучше не надо уже ничего говорить. Он меня глазом своим побуравил, буркнул что-то на своём, взял пакет у меня из рук и кинул на диванчик, что прихожей стоял. Щас, говорит, погоди, деньги достану. Открывает шкаф одёжный, что в том же коридоре строенный стоял, сдвигает шубы и куртки в сторону, достаёт «калаш». Ну, думаю, пи@#ец мне пришёл! А он «калаш» мне протягивает, мол, подержи, а сам в сумку лезет, что под «калашом» стояла. Открывает её, и я за каким-то х@#м туда заглядываю. А там, не поверите, как в кино про гангстеров, сплошь пачки денег уложены, да сверху все рыженькие, может и ниже такие, не смотрел. Он пачку тянет из сумки, вытаскивает из неё две бумажки по пять косарей, протягивает мне. А я, как дурак, с «калашом» стою, держу его двумя руками, расцепить пальцы боюсь. Так и протянул руки вместе с автоматом вперёд. Он ухмыльнулся, «калаш» забрал, в шкаф сунул, на сумку. Сдачу говорит, себе забери. Я закивал, заблагодарил, к двери попятился. Выхожу из хаты, он дверь захлопнул, а я не верю, что цыгану замотал комплект, да ещё и с чаевыми! Стою мокрый, вспотел весь, а пальцы всё бумажки эти рыжие щупают, не верят, что настоящие…»
