Наверно Юлия Федоровна тоже почувствовала непорядок, поэтому, после недолгих размышлений обратилась к Тихонову.
– Алексей, прошу вас!
Сказала она это с такой улыбкой, полной доверия к нему, что ясно было – у неё нет никаких сомнений в его блестящем ответе. Тихонов не сразу понял, что случилась беда. Откинувшись на стуле, он ответил нагловатым, чуть даже фамильярным тоном:
– Юлия Федоровна, я не успел прочитать… В следующий раз обязательно.
– Что же, Алексей… – было видно, что она растеряна. Улыбка пропала, брови сдвинулись. Она потянулась к журналу, – в таком случае я вынуждена поставить вам два балла.
Это был неожиданный удар. Как будто его вдруг схватили среди ночи спящего и выбросили из окна. Он не смог даже никак отреагировать и просто глупо улыбнулся, по-прежнему сидя в вальяжной позе.
Юлия Федоровна, поставив двойку, вызвала следующего ученика.
А Тихонов сидел с ощущением катастрофы. Мало ли двоек он получал, в конце концов? – пытался он себя успокоить. Но двойки бывают разные! Это была двойка по истории, от Юлии Фёдоровны! Она вмиг воздвигла Великую китайскую стену между ними, разверзла пропасть, разрушила мосты. Те уважительные отношения, которые сложились прежде, были теперь уничтожены. Двоечник есть двоечник – стоит один раз получить двойку, и на тебе уже клеймо, как на рабе. Пускай тебе потом даже дали свободу, но всё равно – на лбу клеймо. О, как он не хотел быть двоечником, особенно в её глазах!
И тут случилось самое неприятное – у него полились слёзы. Да так сильно, так обильно, что сразу закапали на тетрадь, словно дождик прошёл над классом. Он сжался и опустил голову, пытаясь скрыть своё состояние, и вытирал щёки рукой, делая вид, что поправляет причёску, но слезы всё равно прорывались, скатывались по щекам, падали с носа и подбородка. Кляксы из слёз украшают тетрадь ученика.
Подняв глаза на Юлию Федоровну, он встретился с ней взглядом. Она была испугана. Он снова уткнулся в парту – начиналось то, что никто не должен был видеть. Fais ce que doit advienne que pourra…>1 – как написал старик Толстой перед смертью. Один-три, пять-два, семь-семь – губы, глаза – девять-четыре, голова влево-влево, глаза три, губы пять. Голова влево-влево.
Весть о стихотворении, которое Тихонов посвятил Громовой, каким-то образом облетела школу. Уже через неделю старшеклассники всех параллелей знали о нём и с хохотом цитировали избранные места. Тихонов реагировал на это сухо, без всякого удовольствия принимая комплименты и не желая обсуждать своё творчество. И понятно почему: теперь каждый считал, что он неравнодушен к Громовой. Той это льстило, и хотя Тихонов ей очевидно никогда не нравился, она стала при случае одаривать его многозначительными ласковыми взглядами – и обязательно при Стаханове. Стаханов не подавал вида, что честь задета, но Тихонов, зная его характер, ждал расплаты.
