Анубис распечатал новую коробку конфет. Калигула спросил, нет ли в кухне молока, и только после того как услышал отрицательный ответ, уселся за стол.
– Чур, я мыть посуду не буду, – предупредил Сальери.
– С чего бы это вдруг? – фыркнул Калигула.
– Давайте воспользуемся считалочкой! – по-детски воскликнул Мама. – Вышел ёжик из тумана, вынул лошадь из кармана. Миски надо не разбить, а посуду будешь мыть! – с восторгом закончил он. Палец упёрся, разумеется, в Жиголо.
– Всегда к вашим услугам, – театрально уныло буркнуло оно, и все расхохотались, давясь крошками и ореховой начинкой.
К вечеру убийцы собрались в просторном холле, пожелав сыграть в забавную игру про море. Правда, немного изменённую.
– Пресса волнуется раз! Пресса волнуется два! Пресса волнуется три! Серийный убийца, замри! – восхищённо кричал Мама, после чего все застывали в той позе, в какой убивали своих жертв.
Пустыня стоял с вытянутой рукой, чьи пальцы складывались в пистолет. Сальери замахивался кулаком, в котором недоставало ножа. Жиголо пыталось изобразить ту сцену, где оно наваливалось на подушку. В общем, было очень весело.
А ночью стало ужасно.
Жиголо бродило по лабиринту, и вместо неба над ним глумился побеленный потолок. И вместо ламп болтались повешенные беременные женщины. Они не светили, но зато болтались. И вместо верёвок свисали кишки. Жиголо знало, что маньяки вроде Иртышова способны разрывать промежность руками и вырывать кишечник. Значит, есть маньяки, способные превращать кишечник в орудие нового убийства.
Жиголо неслось по ходам, как белый мышонок Элджернон, но, видимо, его интеллекта не хватало, чтобы вырваться из западни. Ноги висельников задевали лысую макушку. Осадки в виде страха валили так же обильно, как месячные в первые сутки менструации. От отвращения срабатывал рвотный рефлекс. Никогда не подводящий механизм. Но Жиголо доводили до слёз не столько повешенные будущие мамы (конечно, в будущем они уже не станут мамами, но по-другому их просто не назовёшь), сколько риск быть пойманным. Схваченным. Удушенным колготками. Его не прельщала перспектива стать чем-то вроде ёлочной игрушки. Или вонючки для авто. Или математического маятника. И вся жалость в том, что выхода из лабиринта не было.
***
Чтобы успокоиться, Жиголо заняло себя вязанием. Крючок плавно набирал цепочку из воздушных петель, и все тревоги отступали на задний план, менее проработанный и контрастный. Мягкая светло-коричневая пряжа ласкала пальцы, и кропотливый процесс растягивался на многие часы. Жиголо вязало шарф, чтобы согреться, когда отключат отопление. Чтобы закутать плечи, когда те покроются мурашками. Чтобы, в конце концов, удушиться.
