– Что ты здесь делаешь? – спросил Пустыня.
– Боюсь.
– Чего?
– Смерти.
– При чём здесь смерть, Мама? – не понял Пустыня, но на ответ не хватило заветных секундочек.
Послышались шаги. Парень лишь присел на корточки и зачем-то напрягся, словно это делало его незаметней.
– Что за разговоры? – распахнул комнатный рот Анубис.
Вот теперь он действительно выглядел, как египетская статуя. Массивная и жуткая.
– Я разговариваю с Олегом, – объяснил Мама.
– Фух, – расслабился Бог, поняв, что проблемы нет, и ему не придётся напрягаться и терзаться борьбой мотивов. – Но ты лучше не провоцируй судьбу. Нет смысла играть в русскую рулетку. Иди ко всем, – предложил Анубис.
Скорее всего, Мама вряд ли врубился, о каких провокациях и рулетках толкал парень, но всё равно растворился в коридоре. Пустыня не знал, специально ли Мама выгородил товарища или сглупил, не апеллируя благими намерениями, но он был ему до невозможности благодарен.
Дальше гитарист побрёл медленней и аккуратней. Босые ноги прилипали к линолеуму, создавая звук, точно присоска откреплялась от зеркала. Углы огибал, как летучая мышь. Обострённое восприятие заменяло ему эхолокацию, и вскоре парень застыл на пороге, шаря на полках в поисках связки ключей. С брелоком в виде бирюзовой обезьяны. С брелоком в виде улыбчивого пончика. С брелоком в виде беспонтового мячика. Вообще без брелока. Неважно какую связку. Вот под его пальцами что-то брякнуло. Пустыня замер, потом сгрёб ключи в кулак и воткнул бородку в скважину, похожую на щербинку между зубами. Теперь ему предстояло совершить несколько громких и резких оборотов. Отчаяние, словно акула, утаскивало его в глубину. Акула кромсала его челюстями. Отгрызала позитивные мысли. Пустыня был обречён на провал.
К счастью, вновь крякнул гром, да так, что никто не расслышал, как ключ совершил парочку пируэтов в замке. Пустыня, можно сказать, уже забронировал своё спасение. Зарезервировал его. Отложил. Окрылённый, он помчался по кирпичной заблёванной дождём дорожке, минуя облитые скамейки и ворота.
Тучи сковывали небо, словно тектонические плиты. Парень бежал прочь, не зная, от кого он бежит, и, самое главное, не зная, куда. Дождевая вода превратила его волосы в мочалку, а майку в тяжёлую тряпку. Сам Пустыня был чем-то вроде швабры, отмывающей ментальную грязь с чужих прогнивших душ.
Когда парень очутился на дороге, то ощутил, как асфальтная крошка впилась в его стопы. Мелкие камешки кололи подошвы, как детали конструктора, рассыпанные на ковре.
