Он хочет.
Целует её порывисто и сначала даже неуклюже, стукаясь зубами и пытаясь подстроиться. Потом умиротворённо, неторопливо, растягивая удовольствие и поддразнивая. Оттягивает зубами нижнюю губу, покусывает и облизывает, отпускает и снова ловит. Играется, пробует на вкус, испытывает и исследует.
Его ладонь зарывается в волосы, пальцы неторопливо перебирают пряди, чуть оттягивают каждый раз, когда их языки соприкасаются. Он больше никак не трогает её, а ей и этого достаточно, чтобы сжимать ноги до спазма в мышцах, пытаясь ослабить возбуждение.
Она по инерции закрывает глаза, но снова и снова открывает их, смотрит испуганно, мечется взглядом по выжигающим сердце льдинам напротив и блеклым пятнам веснушек, складывающимся в свои собственные созвездия. Те, которые ей бы по-настоящему хотелось выучить наизусть. Те, которыми можно любоваться бесконечно, и днём и ночью, в любую погоду.
Её пальцы дрожат от страха, от нетерпения, но прикасаются к его животу со странной решительностью. Подцепляют край футболки и тянут вверх, тыльная сторона ладони проводит по его оголённой, приятно горячей коже.
Он не спешит поддаваться на провокацию, только ладонь быстро сжимается в кулак прямо у неё на затылке, захватывает в плен случайно попавшие пряди её волос. Они натягиваются и приносят лёгкую боль, не идущую ни в какое сравнение с той болью, что раздирает диким давлением низ живота.
Его зубы сильно прикусывают её нижнюю губу, наказывают за непозволительную вольность, ставят на место, но всё равно не добиваются своего — руку она не убирает. Только порывисто вздыхает и смотрит на него с надеждой и страхом.
Столько времени убегать от своих чувств. Столько тёмных, наполненных отчаянием ночей прогонять прочь воспоминания о его прикосновениях. Столько дней отталкивать его, повторяя себе и другим, что больше они не друзья. Всё, чтобы посмотреть ему в глаза и найти силы признать: без него всё равно не получается.
Не получается радоваться, не получается страдать, спокойно спать по ночам и даже дышать — не получается.
А он словно читает её мысли, понимает это отчаяние, помешанное с желанием, и делает то единственное, что умеет: причиняет ей боль. Сжимает волосы сильнее. Впивается зубами до всхлипа. Отвечает взглядом холодным и злым, нездоровым, пугающим.
И дрожит, дрожит вместе с ней, вместо неё. Из-за неё.
— Значит, ты хочешь попробовать? — его шёпот больше не прикрывается внешним шёлком. Он острый, колючий, опасный. Он вонзает нож под рёбра, проворачивает и с насмешкой спрашивает, хочет ли она ещё. Он говорит открыто: ей будет больно всегда.
