Конь стоял в деннике, фырчал и встряхивался. Сазу видно – боевая порода, благородная. Скучно такому бочки в телеге возить – на битвы, на подвиги душа лошадиная просится.
– Лучик, Лучик! – позвала Змейка.
Конь двинул ушами, нетерпеливо стукнул о доски копытом.
Надев уздечку, девушка вывела лошадь из денника. Встав на перевернутую бадью, принялась чистить тщательно, чтоб шерсть легла волосок к волоску. Несколько раз провела ладошкой по холке и спине – чтоб ни соринки не осталось. Старалась.
Позади кто-то закряхтел, заворочался.
– Чего это ты теткиного коня берешь? – Огний выбрался из сенной кучи, как медведь из берлоги. Широко зевнул, показав миру желтые зубы в купе с бездонной глоткой. – Хочешь коня – давай, меня целуй.
– Вот замучил! Целуй да целуй. Не твой ведь конь?
– Зато тетка моя.
– Придумал тоже! Я за коня твоей тетке лично эльфийского хмеля обещала. А ты-то что примазываешься? – дерзко отозвалась девушка, пропуская подпругу под конским брюхом.
Огний помолчал, подумал, а потом пригрозил вдруг:
– Я вот все падре расскажу.
– Чего ты расскажешь?
– Как ты Ныряльщика охмуряешь! Говорят, он давеча из-за тебя в таверне с разбойниками дрался. Так что лучше целуй, если падровских розг не желаешь отведать.
– Вот если б ты за меня в таверне подрался, может, и поцеловала бы, – Змейка решительно прошла мимо Огния, отгородившись от здоровяка Лучиковым боком, у выхода бросила через плечо ядовито, – а так – его целовать и буду… Ныряльщика!
***
Небо затянул серый сумрак. Солнце спряталось в него, как в перину, и вылезать наружу не желало. Без его лучей лес сразу потерял яркие краски. Вместо хвойной еловой зелени на первый план выступила серость. Поползли по камням ягельные губки – голубые, розовые и сизые. Свесились с ветвей клокастые лишайники, похожие на густые комья застарелой паутины.
Конь шагал неспешно, величаво. На его спине Змейка жалась позади Чета, косилась на бурые колодцы под корнями павших деревьев.
И коню и Змейке этот лес был чужим. Деревенские в такую глушь почти не ходили – место считалось гиблым. Сама Змейка забредала сюда лишь раз, проспорив. Страху натерпелась, и вспоминать не хочется. От черных подземных окон – водяных ям – несло гнилью. Над ними клубился пахучий пар, и плясала призрачные танцы мошкара.
С каждым новым конским шагом лес менялся. Под деревьями из мха пробивались чужие, незнакомые цветы. Бледные, остролистые, они светились фосфорическим светом и будто мерцали. Хотя, Змейка не могла поручиться за их мерцание – возможно, то была просто игра теней.
