Сидя в скрипучей телеге молочника, она долго боялась применять свою силу, но страх за судьбу подруги заставил рискнуть. Укрывшись за кувшинами, Змейка закрыла глаза и провалилась в недалекое прошлое, где жилетка еще была на хозяйке. По внутренней стороне Змейкиных век, теряясь в размытом полумраке, прошла Лиска. Щеки ее пылали, а на лице блуждала глуповатая, довольная улыбка. Кажется, ей было жарко – потерявшаяся одежка висела, перекинутая через руку. Непонятно отчего, ночь ведь? Скорее всего от радости, что исполнила задуманное – Лиска тащила в охапке несколько тканевых отрезов и еще пару каких-то кульков. Добыла-таки у купцов, пока не разъехались. Довольная, разгоряченная, счастливая. Даже не заметила, как жилетка сорвалась с руки и упала на сторону.
Фу-у-ф! Змейка облегченно выдохнула, потрясла головой, собирая взглядом знакомую мозаику из рассыпавшихся кусочков мира. Когда все перестало трескаться, двоиться и встало на свои места, она осторожно взглянула на возницу. Тот ничего не заметил, пел себе что-то под нос. Иногда он прерывался и интересовался у лошади, ту ли взял ноту. Обычно лошадь не отвечала, лишь иногда пофыркивала важно и многозначительно.
Так и приехали.
Жилетку Змейка отдала Лискиной матушке. Спросила, не появлялась ли Лиска домой с ночи. Матушка сперва вспылила – сильно злилась, видать, на дочерины ночные похождения – но потом успокоилась сама и успокоила Змейку. Сказала, что наверняка дочка зашла после ночной прогулки к родственникам на хутор. Спокойно так сказала, без эмоций. Но голос все еще сквозил холодом. Ясно было, что матушка на Лиску очень сильно сердится.
Тревога о подруге отпустила, и снова вспомнился Ныряльщик. Интересно, нашел он своих волкодлаков? И на что они ему, знать бы?
Покинув Лискин дом, Змейка двинулась в сторону особняка Пинки-Роуз – поглядеть, не вернулся ли Чет.
Она долго крутилась у двери, заглядывала в окна. Потом, заскучав в ожидании, влезла на соседнее пепелище и принялась бродить по горелым развалинам. Там, среди черных обугленных балок и камней старого фундамента, шапками разрослись камнеломки и очитки. Белые и желтые цветочки пестрели повсюду. Ближе к забору трава стояла высокая, почти в человечий рост. В ней пищали птицы, и солнечные лучи терялись, утопленные в зеленой гуще.
– Эй! Ты чего там топчешься?
Змейка вскинулась на голос, непроизвольно улыбнулась счастливой улыбкой – дождалась. Спохватившись, она перестала улыбаться и сделалась недовольной. Натужно вышло, но все же. Нечего этому Ныряльщику видеть ее радость, рожденную его прибытием. И кто вообще говорил про радость? Это она так – сама себе улыбнулась.
