— и так успокоив себя, откладывал ответ до истечения назначенного срока.
и как в Аспенде бунт усмирял(15)
15. Годы молчания Аполлоний провел частью в Памфилии, частью в Киликии, однако, странствуя среди племен столь изнеженных, он не проронил ни слова — даже невольного возгласа не исторгли его уста. Когда ему случалось оказаться в городе, раздираемом распрей, — а в ту пору много было раздоров из-за непотребных зрелищ, — он просто выступал вперед так, чтобы его заметили, и затем мановением руки или только выражением лица прекращал беспорядок, так что толпа умолкала, словно при свершении таинств. Впрочем, не слишком трудно утихомирить тех, кто спорит из-за плясунов или скаковых лошадей, ибо такие спорщики, стоит им увидеть человека, который выше подобного легкомыслия, стараются сдержаться и сразу берутся за ум, а вот если горожане измучены голодом, то нелегко обуздать их гнев даже утешительною и проникновенною речью. Однако и при названных обстоятельствах Аполлоний одним лишь молчанием добился успеха, а было это вот как. Он явился в Аспенд, стоящий на берегу Евримедонта, — из Памфилийских городов это третий по величине, — в пору, когда местным жителям приходилось в голоде довольствоваться лишь горохом, ибо богатые хлеботорговцы придерживали зерно, чтобы повыгоднее сбыть его в других городах. Поэтому люди всех возрастов в злобном отчаянии окружили градоначальника и, запалив огонь, намеревались сжечь его заживо, хотя он и укрылся подле кумиров кесаря, которые в то время казались страшнее и святее кумира Олимпийского Зевса, потому что кесарем этим был Тиберий, а в его правление, говорят, какой-то человек был обвинен в святотатстве лишь за то, что поколотил своего раба, когда у того при себе была серебряная монета с изображением Тиберия. Итак, Аполлоний, подойдя к градоначальнику, движением руки попросил объяснить, в чем дело. Тот отвечал, что не только не повинен в беззаконии, но, напротив, сам вместе с народом сделался жертвою беззакония и потому, ежели не позволят ему говорить, то погибнет не он один, а все горожане. Тогда Аполлоний, оборотясь к надвигавшейся толпе, знаками попросил выслушать градоначальника. Аспендийцы, изумленные его поведением, не только приутихли, но и сложили горящие факелы на ближние алтари, а приободрившийся градоначальник сказал: «В нынешнем голоде повинны такие-то и такие-то (и он перечислил имена), ибо они, собрав хлеб, припрятали его в своих загородных поместьях». Горожане стали сговариваться тотчас же обыскать окрестности, однако Аполлоний, покачав головою, знаками посоветовал не делать этого, а лучше призвать виновных сюда, чтобы они отдали зерно добровольно. Вскоре хлеботорговцы явились, и тут он с трудом сдержал вопль сострадания при виде рыдающей толпы, — кругом теснились стенающие женщины и дети, а старики причитали, словно вот-вот умрут с голоду. Однако он сумел соблюсти зарок молчания и, написав на табличке свой приговор, дал его градоначальнику для оглашения. Приговор этот был таков: «Аспендийским хлеботорговцам от Аполлония. Земля — мать всех людей, ибо она праведна, вы же злонравно желаете сделать ее матерью лишь для себя; а потому, ежели не образумитесь, я не позволю вам оставаться на ней». Испуганные этой угрозой, хлеботорговцы доставили на рынок хлеба в изобилии, и город возродился к жизни.
