9. Впрочем, Дамид рассказывает о том, что испытали жители Иполы — города в Бетике — при виде трагического лицедея, и этот случай я полагаю достойным упоминания. Итак, горожане все приносили да приносили благодарственные жертвы, ибо пришли вести уже и о Пифийских победах Нерона, когда помянутый лицедей — один из тех, кто не решились состязаться с Нероном, — явился дать представление в западных городах. Среди не самых диких туземцев он стяжал своим искусством успех, во-первых, потому что пришел к людям, прежде не слыхавшим трагедий, а во-вторых, потому что утверждал, будто в точности подражает пению Нерона. Однако, когда прибыл он в Иполу, то тамошние жители испугались, хотя он не успел еще и рта открыть, но только взошел на подмостки: увидели они, как широко он шагает, как разинут у него рот, как высоко возносят его котурны, какая диковинная на нем одежда — и уже это обличье было для них страшноватым; а когда, возвысив голос, начал он песнопение, то едва ли не все обыватели обратились в бегство[198], словно от бесовского клича. Вот такие у них варварские и старозаветные нравы.
и как беседовал Аполлоний с правителем Беотийской земли и предрек мятеж Виндекса и как сие сбылось(10)
10. Правитель Бетики весьма желал познакомиться с Аполлонием, хотя тот и говорил, что беседа его может быть привлекательна лишь для философа. Правитель, однако, настаивал, а так как, по слухам, человек он был добрый и к Неронову кривлянью питал отвращение, то Аполлоний написал ему, приглашая явиться в Гадиру, и тот явился — безо всякой начальственной пышности, но лишь с немногими ближайшими друзьями. После взаимных приветствий они удалили присутствующих, так что о чем шла у них беседа, никому не ведомо, — а по домыслам Дамида они сговаривались против Нерона, ибо когда после трех дней разговоров с глазу на глаз правитель, уже уходя, обнял Аполлония, тот сказал: «Будь благополучен и помни о Виндексе». Что же это могло означать? А вот что. Пока Нерон пел песни в Ахайе, поднялся против него на Западе Виндекс — и муж сей оказался способен порвать струны, на коих столь неумело бряцал Нерон, ибо он обратился к подначальному своему войску с речью против Нерона, и речь эта была всецело проникнута самою благородною философией, вдохновляющей на борьбу с тираном: он говорил, что Нерон — кто угодно, только не кифаред, но уж скорее кифаред, чем государь, а еще он уличал его в безумии, корыстолюбии, зверстве и всяческом разврате, и только в жесточайшем из зверств его не винил, ибо справедливо-де было убить мать, породившую такого сына. И вот Аполлоний, предвидя, как все это случится, свел с Виндексом правителя сопредельной области и только что сам не пошел походом на Рим.
