Третьим шел «Тритон». Написан Мими Фланески. Страница двадцать седьмая. Кто такая Мими Фланески? Он совсем освободился от пальто, сложив его на соседний стул. Книжный разворот трепетал страницами.
Мими Фланески… Что ж. Кто бы она ни была.
Лемгюйс сел, потискал пальцы и склонился над книгой. Страница двадцать седьмая.
«Тритон, — прочитал он. — Он не выбежал ко мне, когда я приехала. Обычно он повизгивает и скребет дверь. Но не в этот раз. Я подумала, что Триш опять выбрался во двор за домом. Там его любимое дерево, его мячи и моя цветочная грядка, которую он, наученный („Нельзя! Нельзя! Плохой пес!“), теперь презрительно игнорирует. Дверь во двор я всегда оставляю открытой, незапертой, и Триш сообразил, вставая на задние лапы, передними наваливаться на дверную ручку. А один раз умудрился даже выскользнуть окно, как-то отщелкнув шпингалет. Всю столешницу при этом расчертил своими когтями…»
Это было невозможно.
С минуту Лемгюйс сидел неподвижно, и ему казалось, что библиотечный зал медленно кружит перед глазами. Вероника что, читала ему рассказ какой-то Мими Фланески? Читала по памяти, так, словно…
Лемгюйс зажмурился. Нет-нет-нет, подумалось ему. Это розыгрыш. Неужели это розыгрыш? И зачем? Нет, это, должно быть, месть жены. Изощренная пытка. Ах, если бы он мог вспомнить! Да, светлые волосы, светлые… Но не слишком ли сложная получается конструкция? Допустим, Вероника, жена подговорила ее. Какая-нибудь неизвестная, не самая плохая актриса… Он ведь поверил. Но зачем еще три актера на собрании? Зачем охранник? Зачем женщина-библиотекарь? Что он помнит? Ничего он не помнит! Все начинается с визита Вероники, словно…
Лемгюйс открыл глаза и прочитал рассказ полностью.
Три странички, от двадцать седьмой до тридцатой. Мими Фланески была, видимо, начинающей писательницей, текст изобиловал местоимениями и короткими фразами. Но, как ни странно, неприглаженный и шероховатый, он вызывал впечатление чуть ли не исповеди.
В конце было: «И тогда я, Вероника Ларр, похоронила своего пса, своего мальчика, свое сердце».
Лемгюйс откинулся на спинку стула. Опустошение, страх, неверие, смех накатывали на него волнами.
— С вами все в порядке?
Повернув голову, Лемгюйс увидел участливое лицо женщины-библиотекаря.
— Да. Наверное, — у него нашлись силы раздвинуть губы в улыбке. — Я просто неважно себя чувствую.
— Я могу вызвать…
— Нет-нет, — Лемгюйс поднялся. — Я могу взять книжку с собой?
— Это моя личная…
