Стефани и я выпили больше, чем положено, водки с мартини под пристальным и укоризненным (могу добавить) взглядом Эдвины, когда произошло следующее.
Прибыли еще коробки.
Это были не картонные коробки с одеждой Люсьена. Это были блестящие черные коробки всех форм и размеров, каждая из которых была перевязана кроваво-красным шелковым бантом.
В ту же минуту, как только Стефани увидела курьера, несущего гору коробок, она закричала:
— Ура! Люсьен прошелся по магазинам.
Эта новость меня не обрадовала.
— О, моя дорогая. Ты можешь ходить не в настроении, но ты должна была как-то порадовать его, — произнесла Эдвина, потеряв свой суровый взгляд и надев сияющую улыбку. Она следовала за курьером номер два.
Я проигнорировала Эдвину, пока наблюдала за Стефани, роющейся с самозабвением в коробке, количество которых немного пугало.
Он сказал, что принесут посылку. Это значит пакет.
Неужели он думает, что я надену все это сразу?
Стефани вытащила сверкающий материал, развернула его, а затем разгладила спереди.
— Потрясающе. Иди сюда, Лия, примерь это, — потребовала она.
Я посмотрела на предмет в ее руках.
Она была права. Оно было потрясающе. Оно было самая изысканная вещь, которую я когда-либо видела.
Вечернее платье из черного матового шелка на бретельках и открытой спиной, со струящейся юбкой с разрезом спереди на атласной цвета баклажана подкладке.
Снова вошли оба курьера, каждый с очередной башней из коробок.
— Еще? — прошептала я.
Стефани не слышала меня или проигнорировала скорее всего, она явно была на задании.
— Иди сюда, Лия. Сначала примерь это, — она трясла передо мной черным платьем, — потом это. — Она взяла что-то похожее на юбку кремового цвета с бледно-голубой подкладкой в складку.
Я соскользнула со стула и пьяно заковыляла в уютную кухню-гостиную.
Я дотронулась до черного платья. Ткань была великолепной.
Стефани отпустила платье, желая переключить свое внимание на другую коробку, я поймала его, прежде чем оно упало на пол.
Я держала платье перед собой.
Я действительно хотела насладиться им. Действительно, на самом деле хотела. Но вместо наслаждения, я чувствовала себя еще более пойманной в ловушку, более подавленной, более принадлежащей ему.
Люсьен решил нарядить свою «зверушку». А я была его домашним животным.
Это заставило меня почувствовать себя грязной.
— С какой стати ему покупать мне все эти вещи? Я никогда их не надену, — пробормотала я или, лучше сказать, невнятно произнесла. Мы выпили много мартини.
