Я кивнула.
— Из «Изучения вампиров», — продолжил он.
Я снова кивнула.
Его брови сошлись еще больше, зловеще сдвинувшись вместе.
— Почему я об этом не знаю?
Я проигнорировала зловещее движение его бровей.
— Моя тетя Кейт и тетя Миллисент поговорили с учителем. Они взяли с него клятву хранить эту тайну, — я махнула рукой между нашими лицами, — репутация Бьюкенен и все такое. Они не хотят, чтобы имя было запятнано.
— Что ты сделала? — спросил он.
— Что?
— Чтобы тебя исключили, что ты сделала?
Я решила ответить.
Почему нет? Что может пойти не так?
— Знаешь, я чатилась со своими друзьями, как бы прощаясь с ними, потому что мне пришлось переехать сюда, а это не близко. Для них. Понятное дело, я не могла им сказать, что внезапно стала наложницей вампира, потому что они не знают о вашем существовании, подумали бы, что я окончательно сбрендила. Поэтому мне пришлось им сказать, что мне пришлось бросить работу и ухаживать за больной тетей, о которой они никогда не слышали. Они были в бешенстве.
Люсьен выглядел сердитым, хотя я чувствовала (шокирующе), что не на меня.
— Учитель мог просто забрать у тебя телефон.
— Он и забрал, — сообщила я ему. — Тогда я начала обмениваться записками с другими.
Его глаза встретились с моими, затем они моргнули… очень медленно
— Почему? — спросил он.
— Что почему?
— Почему ты стала обмениваться записками на уроке?
— Мне было скучно. — Он ничего не ответил, поэтому я решила объяснить: — Нам как раз рассказывали историю вампиров, это скучно. И она продолжалась вечно. Другим наложницам не понравилось, что я обмениваюсь записками. Они вели себя так, будто история вампиров была всех смыслом их жизни, поэтому донесли на меня.
Он вздохнул и заявил:
— Лия, тебе сорок лет.
— Да, и что?
— Не слишком ли по-детски — передавать записки по классу в твоем возрасте?
Я уже слышала это раньше.
Оставаться подростком было еще одной моей плохой чертой, по крайней мере, так думали другие. Ну, например, моя тетя Кейт. И моя тетя Миллисент. И моя тетя Надя (иногда, большую часть времени тетя Надя думала, что я вообще идиотка). И, конечно, же так думала пай-девочка, воплощенное совершенство, кузина Мирна.
Я почувствовала, как напряглась и мой нос сам по себе поднялся на полдюйма вверх, прежде чем заявила:
— Я повзрослею, когда мне будет девяносто три года, ни днем раньше. Я поклялась оставаться девушкой-подростком до тех пор и придерживаюсь этого правила. — Люсьен молчал, поэтому я закончила: — Мне осталось пятьдесят три года.
