– Егор, – Ира, вцепившись в мой локоть, заставляет обернуться. – Я уезжаю, – произношу уже без тени сожаления и сомнений. – К ней? – глаза в глаза и я подвожу черту. – Да, – она словно ежится под моим взглядом и разжимает пальцы, отпуская мою руку. Мне не хочется ее обижать, не хочется видеть ее слезы, но так будет лучше.
– Я ухожу Кость, – произношу, встречаясь взглядом с мужем, который стоял на крыльце и курил. – К нему? – Да, – в его глазах тьма и боль, но так больше продолжаться не может. Всему есть предел и наш давно настал. – Ты понимаешь, что сейчас начнется? – он выпускает в сторону дым и поворачивает голову, смотря мне в глаза, – я не смогу удержать весь поток осуждения и дерьма, что польется в твою сторону, даже если буду прикладывать на это все силы. Готова ради него на плаху? – Даже в ад, – ответ без паузы на раздумье и его губы на секунду изгибаются в болезненной усмешке. Смазанной, потому что почти сразу затянулся почти докуренной до фильтра сигаретой. – Я все понимаю и я не прошу у тебя защиты, – в ответ лишь качнул утвердительно головой, туша сигарету и вытаскивая следующую из пачки. Мишка спал, я заканчивала уборку на кухне, когда телефонный звонок разорвал тишину, неожиданный, заставляющий вздрогнуть. На дисплее номер Иры, первым порывом было не принимать вызов, покосилась в сторону пьющего чай Баталова и выключила звук. Но через пару секунд последовал следующий звонок, снова от нее и я ожидая очередную раздачу все же подняла трубку, пусть выскажется, она имеет на это право. – Слушаю… Одна фраза и мир покачнулся, даже не разбивая его на «до» и «после», а разлетаясь на куски, на мелко дисперсные частицы, оседая холодным пеплом у моих подкосившихся ног … *** Женя берет трубку прислоняясь бедром к столешнице и в тишине комнаты раздается громкий голос Романовой, бьющий наотмашь, нет, не истеричными нотками, а сказанными словами, которые словно рикошетом отлетают от стен кухни и кровь отливает от лица не только у Жени, но и у меня. Телефон выскальзывает из ее рук и с глухим стуком падает на пол, стуком который уходит за грудину заставляя сжаться сердце, и Женя, покачнувшись, оседает вниз. И я опрокинув стул, бросаюсь к ней. – Нет… нет… – тихий шепот слетает с ее губ, бесцельный взгляд в никуда и ее холодные пальцы впиваются в мою руку, словно в надежде, что я опровергну услышанное. – Я позвоню Андрею, Ира могла все не так понять, – произношу, сглотнув вставший в горле ком, в ее глазах болезненная, рвущая душу на клочья мольба, невыносимая для меня и она разжимает пальцы, прижимая ладонь к своим губам, заглушая громкий всхлип, вырвавшийся из груди. Набираю номер Андрюхи, чувствуя себя полнейшим идиотом, но это чувство испаряется почти моментально, потому что он подтверждает слова Иры. – Мои соболезнования, – произношу в трубку онемевшими губами, сбрасывая вызов. Мысли вязнут в холоде окутывающем душу, пытаясь переварить информацию, принять ее, осознать.... Романов разбился на трассе. Фура неудачно пошла на обгон, лобовое… без шансов. Я вижу, как Женя с силой сжимает веки, и слезы каплями из-под ресниц скатываются по ее лицу. Она слышала разговор, и мне не придется повторять услышанное и вспарывающий вены сорванный до хрипа стон наполняет кухню, разрывая сосуды в теле и заставляя сжаться все внутренности. Стон, от которого становится страшно, потому что ничего подобного в жизни не слышал, так воют смертельно раненые животные и немеющий холод в жилах морозит кровь, до омертвения, вызванного ужасом и мыслью… теперь я знаю как ломаются люди. Лучше бы не знал. Опустился перед ней, рывком прижимая к себе, подхватывая на руки, и унося в спальню. Закрыв плотно дверь, проверил сына, боялся, что он проснется. Спустился на кухню, отыскав успокоительные капли, развел их с водой и оперевшись о край столешницы сделал попытку сделать глубокий вдох, но вышел снова сорванный, порванный на середине. Я не знаю, как зайти к ней в комнату, я не знаю, как все это прекратить, я не знаю, что я должен сейчас делать и как поступить, я ни-че-го уже не знаю. *** В аду нет жара и невыносимого огня, в нем лишь холод, мертвецкий холод в котором нет жизни, теперь я знаю это точно, как и то, что мир может сгореть за доли секунды, оставляя после себя лишь пепел, горький пепел из которого уже ничего не построишь, не восстановишь и не исправишь. Я тянусь к тумбочке за телефоном, оставленным там Костей и в неверии жму на разбитый экран, набирая номер Егора раз за разом, но слыша лишь роботизированный голос, повторяющий одно и тоже «абонент недоступен». Набираю до тех пор, пока Баталов не забирает у меня трубку, разжимая мои холодные пальцы и новая волна боли сковывает тело, выворачивая суставы, заставляя согнуться от боли в груди, теряя вдох в невозможности его сделать от скручивающих тело спазмов. Костя заставляет меня выпить успокоительное, и я послушно делаю пару глотков, уже зная наверняка, что не поможет и сворачиваюсь на покрывале, подтянув к себе колени с желанием закрыть глаза и больше никогда их не открывать. *** Мне страшно оставлять ее одну дома, отвожу Мишку в сад и позвонив на работу, беру выходные за свой счет. Женя все эти дни почти не выходит из спальни и ничего не ест, она больше не кричит и не плачет навзрыд, она просто лежит на кровати, смотрит в потолок безжизненным взглядом или спит, это пугает больше всего. Я остужал для нее бульон, когда она шатаясь, медленно спустилась, направляясь в ванную. – Тебе поесть надо, – произношу, когда она выходит в коридор, останавливается, поднимая на меня взгляд, заплаканные впалые глаза на бледном лице делают ее старше, чем есть на самом деле. – Где Миша? – В садике, после его твоя мама к себе заберет. – Какой сегодня день? – она проходит в кухню и подойдя к столу, сжимает руками спинку стула, опираясь на нее. – Среда. – Когда…– осекается не договорив, сглатывает, сжав на мгновение веки, – когда… – и снова не может произнести это вслух, но я и так понимаю, что именно она хочет узнать. – Сегодня в два часа. – Где мой телефон? – Я отнес в ремонт. – Мне нужно позвонить. – Тебе не стоит туда ехать. Не думаю, что Романов бы хотел видеть ваши с Ирой склоки. – Кость… – произносит, опускаясь на край стула, и склоняется над столом, обхватывая голову руками, я не даю договорить, перебиваю. – Если ты туда поедешь, будет скандал. – Я прошу тебя, – она вскидывает голову, смотря мне в глаза. По ее щекам снова слезы и пауза в тишине кухни наполняется ощущением нечеловеческой боли. А в следующее мгновение она делает то, что разрывает все мои доводы, что стирает все, и бьет наотмашь, будто кнутом по оголенной спине, соскользнув со стула, она опускается коленями в пол, и это ошеломляет болью выстрелившей в каждой клетке моего тела,– я умоляю тебя, – тихий голос рикошетом от стен, не щадя бьет под дых. – Жень встань, – я попытался ее поднять, но тщетно. – Никогда не просила ни о чем. И прощения так и не попросила. – Жень встань, – она вцепляется в мои руки, не давая себя поднять. – Сейчас прошу и молю, пожалуйста. Я хочу знать, где его похоронят, – наконец, мне удается усадить ее на стул. Обессилившую, не обращающую внимания на слезы, льющиеся по щекам. – Поешь, пожалуйста, – произношу глухо, и ставлю перед ней тарелку с бульоном, сглатывая вставший в горле ком, – мы съездим, но часа в три, когда разойдутся люди. – На последних словах, я выхожу из кухни, набрасывая куртку и нащупывая пачку сигарет в кармане, у меня не хватает сил это выносить, мой контроль крошится с каждой секундой. Она молчала всю дорогу до кладбища, свернул на указанную Андреем аллею и остановил машину, людей уже не было, лишь черный БМВ младшего Романова все еще стоял неподалеку. Открыв дверь, помог выбраться Жени из салона, провожать не стал, держался на расстоянии, она шла, запинаясь, смотря лишь на деревянный крест и свежий земляной холм, обложенный венками и цветами, остановилась в шаге от могилы, когда со стороны раздался злой крик Иры. – Пошла отсюда вон, тварь! – но Женя не двигается, словно окаменев и я делаю шаг, чтобы либо увести ее, либо не дать Ире устроить склоку, но Андрей реагирует быстрей, хватая Романову в охапку и оттаскивая обратно к машине. – Он из-за тебя разбился! Он к тебе суке ехал! – ее надрывный, сорванный голос разрывает тишину кладбища, заставляя стаи ворон с громким криком взвиться вверх. Женя лишь сильней сжимает веки все так же не двигаясь с места, на ее губах читается беззвучное «прости меня» и я, подойдя ближе забираю цветы из ее рук, кладу их на могилу и просто поддерживая ее за спину увожу к машине, заставляя сесть в салон. *** Все происходящее кажется мне дурным сном, но я просыпаюсь и все продолжается, боль не проходит, не отпускает, все также рвет и стенает внутри, время застыло в одном дне, закольцевалось став моим адом в котором я варюсь день за днем, теряясь во времени, я открываю глаза и не знаю какой день и который час и время суток, шторы плотно закрыты меня раздражает солнечный свет, в моем мире его больше нет. Голос Иры до сих пор звучит в моей голове. Она права. Я во всем виновата, я пыталась взять чужое, я влезла в семью, я всему причина, а за подобное всегда приходиться платить, если бы я знала цену.... Если бы знала раньше.... Слезы снова обжигают глаза и я переворачиваюсь набок, натягивая покрывало, до подбородка сжимая его пальцами до боли и опять закрываю глаза, стараясь снова провалиться в спасительный сон, представляя, что он жив… В следующий раз я просыпаюсь от боли в руке и чьих-то разговоров, веки кажутся такими тяжелыми, что я просто не нахожу сил их поднять. – Давай, просыпайся подруга, – наконец узнаю голос Наташки и, открыв глаза, словно в тумане еще не четко, но вижу ее силуэт на краю своей постели, – сдурела совсем, сейчас тебя поставим на ноги, – она переводит взгляд мимо меня и я немного повернув голову, замечаю штатив с капельницей. – Что это? – собственный голос кажется хриплым и чужим. – Витаминчики. Так скажи мне, когда у тебя в последний раз были женские дни? – Спроси, что попроще. Я какой сегодня день не знаю. – Жень, мне нужна эта информация, препарат, который я хочу тебе поставить, имеет противопоказания, – Наташка, роется в своей сумке, а я снова закрываю глаза с желанием, чтобы от меня просто все отстали. – Так зайдем с другой стороны. Тест на беременность дома есть? – Да, в аптечке. – Сейчас прокапаешься, сходишь, сделаешь.
