Прошло уже больше двух месяцев и мне начинало казаться, что Женя была права, невозможно было повернуть назад, даже видимость что все по-старому было сделать невозможно, потому что она изменилась. Мы жили словно соседи, только все чаще заставал ее среди ночи одну сидящей на кухне в кромешной темноте с чашкой давно остывшего чая, она все больше замыкалась в себе и почти ни с кем не общалась. Пару раз приходила Светка соседка, но Женя была безучастна к разговорам, с родителями и со мной она тоже почти не разговаривала, только по необходимости. Единственным человеком кто мог ее разговорить, была Наташка, после ее приходов Женя хоть ненадолго словно оживала, но этого хватало лишь на пару дней. Я всеми силами пытался повлиять на ситуацию, приглашал ее в кафе, ресторан, театр, кино, но она всегда отказывалась и я уже просто не знал, что делать, с какой стороны зайти, как найти нужный ключ. Я переступил через все произошедшее, не напоминал, не упрекал, не злорадствовал, я прикладывал все усилия, чтобы сохранить то, что еще у нас осталось, только ей было на это наплевать. Восьмого марта мы возвращались от ее родителей, ездили поздравлять тещу с международным женским днем, только припарковал машину у ворот, как к дому подъехал автомобиль доставки. – Добрый вечер! А я могу увидеть Баталову Евгению Маратовну, – произнес курьер, заглянув в квитанцию в своих руках. – Это я, – она отозвалась, оборачиваясь, подходя к нему ближе. – Распишитесь, пожалуйста, – он протянул Жене планшетку, а после вытащил из машины огромный букет красных роз и какую-то коробочку и при одном виде этих вещей, внутри меня вспыхнула пожирающая все на своем пути, волна ярости. Мне не надо было говорить от кого это, я уже и так все понял, и по апломбу подарка и по тому, как загорелся ее взгляд, словно в нее заново вдохнули жизнь. Злость затопила каждую клетку в теле, заставляя сжать зубы, парализуя тело и мысли, еле заставил себя отвернуться, и не вырвать все это из ее рук. Завел сына в дом, помог ему раздеться, а сам снова вышел на улицу, видя, как она дрожащими пальцами, достает из футляра тонкую золотую цепочку с подвеской в виде двух лебедей. *** «Спасибо» неверными пальцами набрав сообщение, нажимаю отправить, не надеясь на ответ, и входящий звонок срывает вдох, лишая воздуха, потому что на дисплее его номер. – Привет, – произношу, принимая вызов, не веря, что не забыл, что все еще не остыло. – Рад, что понравилось, – такой желанный голос без которого казалось не жила, не дышала и ком подступил к горлу, – я забираю тебя у него, приеду завтра. Ты не против? – и мне показалось, что мир остановился, что я умерла и воскресла в один момент. – Не против, – тихо, от перехватившего дыхания, и слезы неконтролируемым градом по лицу, и губам растянувшихся в улыбке. – Собери вещи свои и сына. А с Баталовым я сам поговорю. – Егор… – мне хочется сказать, что я люблю его, но я плачу, впервые плачу от переполняющих меня эмоций радости. – Выйдешь за меня? – Да. – Это все что я хотел услышать. Люблю тебя. – И я. *** – Хватит Ир, не надо играть на чувстве вины. Да я виноват перед тобой и всю жизнь мне с этим жить, но пользоваться и манипулировать этим не надо, – она снова это делала, снова тыкала меня в факт моей неверности, это происходило регулярно и подплеталось к любой ситуации. Я понимал, что ее боль не утихла, но она словно и не хотела, чтобы стало легче, каждый раз, будто специально нажимала на больную мозоль, о которой и так невозможно было забыть. – Ты только и делаешь целыми днями, что пьешь и рубишь эти проклятые чурки. Мне кажется, я уже во сне этот звук слышу. Сколько можно? – Я сегодня пил? – Нет. – Я хоть раз был при детях пьян? Они хоть раз видели меня в неадекватном состоянии? – но вместо ответа Ира потупляет взгляд. – Ну? – Нет. – Тогда какие ко мне вопросы? Ты хотела сохранить семью, и я пытался это сделать, но скакать вокруг тебя с виноватым лицом на задних лапках я не буду,– разворачиваюсь, чтобы уйти и собрать свои вещи, надо заканчивать это, это не семья, это фарс. Даже Ирина мать это поняла…
