– Твои родители в гости звали ты поедешь? – веду отрицательно головой, бесцельно пялясь в экран телевизора, по которому уже тысячный раз подряд крутят «иронию судьбы». – Может, второго числа на турбазу съездим? Или на городскую елку там ледовый городок построили? – не отвечая, жму плечами, мне все равно. Мне не хочется никого видеть, никуда ехать, мне хочется сдохнуть и ничего не чувствовать, ну или как минимум чтобы меня сейчас никто не трогал, просто все оставили в покое, но Баталов не унимается, – у тебя до какого числа выходные? – Я уволилась, – Костя, наконец, замолкает, я все также сидя на диване, не отвожу взгляда от происходящего на экране, в действительности не видя ничего перед собой. Все мои мысли поглощены Егором. «Заявление по-собственному все еще лежит в верхнем ящике моего стола. Поставь дату» мое сообщение, отправленное ранним утром, так и осталось неотвеченным и я понимаю, что это правильно, он принял ситуацию, он понимает, что нет шансов, что совесть и чувство вины не даст спокойно жить. Мы будем просто сжирать себя изнутри день за днем, пока просто не возненавидим друг друга и самих себя. Головой я все понимаю, но сердцу это не объяснить оно стенает в груди, сдавливая до боли грудную клетку и от этого хочется лезть на стены. – Мам, можно я посмотрю Шрека? – Мишка залез ко мне на колени и обняв за шею, прижался к моей груди. – Конечно, – обняла сына, поцеловав в макушку и потянулась за пультом, чтобы переключить канал. Только спустя час я заставила себя встать, пойти на кухню нарезать пару простых салатов и поставить в духовку картошку с мясом. Впереди новогодняя ночь. На большее я была не способна. Пока готовилось горячее набросила пуховик и вышла на террасу вытаскивая сигарету и закуривая не чувствуя ни противного вкуса никотина, ни холода зимнего вечера. Костя вышел следом. – Что будешь делать после новогодних праздников? – Искать работу. – Это важно для тебя? Меня повысили неделю назад, зарплата теперь будет больше. У нас нет необходимости в твоей работе. – Нет больше «нас». Все изменилось. – Ты моя жена и тут не изменилось ничего. – Костя… – Так бывает, сиюминутное увлечение, новые эмоции, в этом есть и моя вина. Давай сделаем вид, что ничего не было и будем жить как раньше. – Не будет уже как раньше, неужели ты не понимаешь. – Значит, будет по-новому. Начнем все заново, постепенно, не будем торопиться. Хочешь? – я затушила сигарету не в силах подавить горькую усмешку, скрыть ее от него, – я ведь правильно понял твой уход с завода? – я перевожу на него взгляд и смотрю в его глаза. Я не готова озвучивать то, что воет внутри, только не ему, но все читается в моем взгляде и он понимает, – не отвечай сейчас ничего. Подумай. Хорошо? – он тушит свою сигарету и заходит в дом, а я, на мгновение, сжав веки от новой порции боли, снова достаю пачку, закуривая вторую. *** – Такими темпами придется еще одну машину чурок заказывать, – произнесла мама, посмотрев в окно, Егор снова рубил дрова. Десятого января выписали Дашку с больницы, и мы сразу уехали к моей матери, и он все время только и делал что пил, рубил дрова, и чистил снег. Залил детям горку во дворе, хотя Дашке еще нельзя было долго находиться на улице, обшил новой вагонкой предбанник. Переделал почти все, что только можно по дому, все до чего только можно было добраться в это время года. – Опять с ума сходит. Когда же это закончится, – не сдержавшись, со злостью бросила на стол полотенце, отводя взгляд от окна и помешивая в кастрюле суп. – Ее вытравливает, – тихий голос матери отозвался набатным звоном в сознании, я не скрывая злобы от одного упоминания этой женщины, с упреком взглянула на мать, – но вместо понимания встретила твердый взгляд и неожиданное: – отпусти его, Ир. – Мам! – внутренний взрыв, который невозможно подавить, и непонимание. Она как никто должна была меня понять, но она неожиданно встала на сторону Егора и это выбило землю из-под моих ног. – Отпусти, он уже не с тобой, не твое уже, понимаешь. – Я люблю его! – Если любишь, то отпустишь. Ты с ним в постель ложишься, а он о ней думает. – Забудет. – Нет, – тихое, почти неслышное прозвучало как контрольный выстрел, такое же безапелляционное и не поддающееся исправлению, а мама просто вышла из кухни.
