Нас не просто закрутило, я не мог уже представить себе дня без нее, она стала моим наваждением моей зависимостью, весь мой мир сошелся на ней, а все остальное играло уже на вторых ролях. Маленькая квартирка стала тем оплотом, который скрывал нас от реальности, отгораживая от остального мира. Она встречала там меня ранним утром, с горячим только что приготовленным в турке кофе, и одним своим взглядом скрашивая пасмурную погоду за окном. Почти четыре месяца прошло со дня нашего знакомства, а ничего не ослабло, не приелось, не опостылело, лишь разгоралось и множилось в душе с новой силой, день за днем, час за часом, с каждой минутой. И отпускать ее с каждым разом становилось все сложней. Сейчас она лежала рядом со мной, положив голову мне на плечо и я чувствовал себя самым счастливым мудаком в мире, потянувшись к тумбочке, достал из кармана брошенных брюк коробочку с купленным заранее подарком и протянул ей. – Откроешь? – Что это? – Подарок к новому году. – Зачем? – в ее глазах смешалась радость и удивление, а мне тут же вспоминается момент с воздушным змеем, когда впервые увидел, как она смеется и как мне тогда захотелось, чтобы это случалось как можно чаще. – Егор, зачем? Я все равно не смогу это надеть, – произносит, вытаскивая из коробочки золотой браслет и скользя пальцами по замысловато сплетенной цепочке. – Почему? Скажешь, что сама купила или кто из родственников подарил. И вообще не думаю, что Баталов знает все твои украшения с его-то вниманием к мелочам. – Это не мелочь, – она улыбается, и тянется ко мне, привлекаю ее к себе, сжимая в своих руках, подминая под себя и припадая к ее губам. – Если не можешь носить, то пусть лежит на дне твоей шкатулки с украшениями, – шепотом в миллиметре от ее губ. – Я ничего не приготовила для тебя – И не надо, ты сама как подарок, – и снова губами по губам, по нежной коже ее шеи, разгоняя кровь в венах и утопая в этом моменте близости.
– Мам, Маруся испачкалась, – мы сидели в машине на заправке и ждали, пока Егор рассчитается, повернулась к девочкам, оценивая урон и понимая, что покупка молочного коктейля детям после поездки на детский спектакль была ошибкой. – Сейчас салфетку дам, – но порывшись в сумке, не обнаружила, ни платка, ни салфеток, снова забыла положить. В бардачке у Егора раньше всегда лежа упаковка влажных салфеток, девочки часто в поездках просили купить им сладости и конечно же, до дома они не могли утерпеть, лопая все это в машине, на такие случаи всегда хранился рулон бумажных полотенец и пачка влажных салфеток, но открыв бардачок, я увидела то, что, наверное видеть не должна была.... пачка презервативов лежала в самом углу ничем не прикрытая, не скрытая от любопытных глаз и случайно заглянувшей меня. Секунда, две, … и я не в силах сделать движение, смотрю на это как на клубок ядовитых змей. – Мам, – голос Дашки выдернул меня из оцепенения и я, взяв салфетки, абсолютно автоматически протянула их ей, все так же, не сводя взгляда со своей находки и абсолютно не понимая, как я должна сейчас себя вести. – Дочь, Марусю, вытри тоже, – снова сказано на автомате. – Хорошо. Я сделала глубокий вдох, шумно выдыхая, на секунду прикрыв глаза, подавляя неприятную, липкую и болезненную дрожь, оседающую на коже и мешающую в данный момент мне думать. Я была на таблетках с рождения Маруси, а резинками мы не пользовались с того самого момента как решились на Дашку. Закрыв бардачок, сжала в руках ремешок сумки, стараясь сдержаться, стараясь удержать то, что росло и давило уже довольно продолжительное время и сейчас отчаянно рвалось наружу, удерживая себя в рамках, не место для рвущейся изнутри истерики, не при девочках. Да и не дура я, знаю, что он может сказать, «не его» «Андрюха, друг, брат, знакомый и т. д забыл». Только тщательней скрывать начнет, изощрённой, а меня истеричной дурой выставит. Еще один глубоки вдох и выдох, дабы обуздать воющий и стенающий на все голоса внутри ад, наблюдая, как муж возвращается к машине. Егор сел за руль, трогая машину с места, разговаривая с девочками, бросая шутки от которых они дружно хихикали, а я, отвернувшись к окну, смотрела на заснеженный пейзаж улиц и задыхалась от душевной внутренней боли. – Что с тобой? – мы зашли домой, помогли уже раздеться девочкам и меня покачнуло в сторону, случайно, как-то рефлекторно неудачно отстранилась от мужа, не хотелось сейчас прикасаться к нему, не хотелось контактировать. Но он заметил это, как и мое состояние. – Голова разболелась. Посмотришь за девочками? Я прилягу. – Конечно. Принести компресс? – Нет, я таблетку выпью. Спасибо, – оставив его одного, поднялась наверх и скрывшись за дверью спальни, вытащила телефон, чтобы набрать сообщение Оле. Потому что я не уверена, что справлюсь с этим сама, что смогу справиться. «Можешь заехать завтра с утра?» «Привет! Соскучилась или что-то случилось?» «Случилось». «В восемь буду». «Спасибо». *** – Презервативы? Вот же м*дак! Хоть треснула ему по роже? – Оля отпила горячий кофе и поморщившись, отставила чашку на стол, внимательно всматриваясь в мое лицо. – И что бы это дало? Я же не в постели его поймала, а тут отмазаться, как нечего делать, – вчерашняя буря немного утихла под парой таблеток легкого седативного и сна, оставив после себя горький и болезненный осадок. – Ну да. Мой умудрялся оправдываться и при женских трусах, найденных под автомобильным сиденьем. – Другу тачку давал покататься? – Бинго. – Вот и я об этом подумала, поэтому сдержалась, – а теперь кажется, жалею. Но о последнем я, не сказала, ни слова, стараясь, выглядеть в глазах сестры спокойной и уверенной, что было далеко не так. – Что делать будешь? – Не знаю. Оль, я сейчас как страус, который хочет спрятать голову в песок и представить, что все это дурной сон. Что вот я сейчас проснусь и все будет как прежде. – Понимаю. Думай сама. Хочешь терпеть? Терпи. Мать вон наша всю жизнь терпела, прожили как то столько лет. Нас вырастили. Как она всегда говорит «Так все живут». – Ага, а еще «изменяют, пока хрен стоит», и «это он по чужим подушкам лысину протер». Только когда отца не стало, мне казалось, что она будто пуд соли с себя сбросила. Всю жизнь тащила, страдала и наконец, свободно вздохнула. Оля ничего не ответила, прекрасно все понимая, сама была в такой ситуации, и выдохнула, получив свидетельство о разводе, только у сестры детей не было которые, безусловно любят своего отца, каким бы он не был. Но разговор с ней все же помог немного сбросить давящую на меня тяжесть этой ситуации, конечно от напряжения это не избавило, скорее его усилило. После той находки в бардачке Егора мне стало казаться, что я схожу с ума, что еще немного и я заработаю себе психологическое отклонение, теперь любые слова и поступки мужа вызывали во мне подозрения, подтверждения его неверности и я сходила с ума, мне хотелось выть и орать, я не понимала как подобное можно выносить годами. Как другие женщины с этим справляются, где берут силы? *** Полумрак обволакивал комнату и нас неспособных оторваться друг от друга, скрывал неприглядную правду и усиливал наш самообман. Пальцами по теплой коже, губами к губам множа распирающее грудную клетку чувство, о котором я умалчиваю и отражение, которого вижу в его глазах. Не нахожу в себе силы озвучить это, потому что ничего изменить не смогу, не решусь. Да и права не имею говорить об этом вслух. – Ты можешь уйти от Баталова? – вопрос оглушает, сказанный тихим голосом, он разрывает тишину квартиры. Поворачиваю голову, всматриваясь в глаза Егора. – А ты уйдешь из семьи? – в его взгляде борьба и боль понятные мне и ранящие одновременно. – Я все чаще об этом думаю, – и я понимала каждую мысль, стоящую за его словами, порой собственная вина и чувство ничтожности становились невыносимыми, а желание быть рядом друг с другом настолько оглушающим, что хотелось собрать вещи, рассказать все Косте и уйти. Просто уйти в никуда. В такие моменты я была готова смириться с чем угодно, с любым исходом, с любой ролью, даже ролью вечной любовницы. Но стоило посмотреть на сына, и порыв ослабевал, возвращая с небес на землю. – Зря, … не думай. – Я люблю девочек, но я люб… – и я не даю ему договорить, прикладывая свои пальцы к его губам. Целует их и уводит руку в сторону. Пододвинулась ближе, скользя рукой по его плечу. – Обними меня, – тихо, видя в его глазах воющий мрак и пытаясь подавить свой собственный, эта просьба в попытке разбавить ту тьму и холод, что окутывал душу. Прижал к себе, целуя в волосы и сильнее сжимая в своих руках, скользя ладонями по моей обнаженной спине. Такой близкий, родной, но так и оставшийся чужим мужем.
