Мы приводим себя и одежду в порядок, Егор отходит к окну и взяв с подоконника бокал, опрокидывает в себя остатки виски. – Жалеешь? – собственный голос рикошетом от стен бьет по измотанным нервам. Он оборачивается во взгляде нежность, смешанная с тенью удивления, стертой в следующее мгновение пониманием терзающего меня страха. Шаг ко мне, не отводя взгляда, беря в кольцо своих рук. – Лишь о том, что не встретил раньше. Хотя бы лет семь назад. – Я уже была замужем. – Я бы украл, увел, отбил, забрал. А сейчас у меня чувство, что я связан по рукам и ногам, – мы оба были связаны и это полосовало больнее всего, понимание, что любое твое действие может ранить людей вокруг тебя, абсолютно невиновных в твоей ничтожности как человека. *** Почему-то все думают, что тяжелее и больнее когда тебя предали, и никто не задумывается насколько быть тем самым предателем мучительно и болезненно, до оголтелого желания вскрыть вены. Ведь несмотря на то, что ты уже не испытываешь страсти к человеку с которым живешь, он продолжает оставаться для тебя родным и близким, он остается все также отцом твоего ребенка, он остается тем, с кем ты прожила много лет под одной крышей деля и радости, и горе. И чувство вины невозможно задавить, невозможно его избежать и избавиться, оно точит тебя, душит, изъедает болезненным осознанием простой истины: ты причина боли, ты тот самый эпицентр взрыва в мире дорогого для тебя человека, ты собственными руками поломала все, что строилось кропотливо многие годы. Но смотря в глаза мужу тем вечером, я не смела произнести об этом ни слова, и нет, это не эгоизм, это не желание сделать позднее больнее, это страх и выбор умирать в одиночестве варясь в этом котле, потому что сейчас, хватит всего пары слов и два мира, две семьи будут разбиты. Тротил был заложен, осталось поджечь фитиль.... Хотела ли я быть тем самым разрушителем? Нет. Не хотела. И если бы был выбор, в котором никто не пострадает кроме меня, то я выбрала бы его. Но этого выбора не было, поэтому я трусливо молчала, слушая мужа. Он говорил про работу, сына, звонки матери, машину, а я смотрела на него и думала, что я люблю его, до сих пор люблю, просто уже не как мужа, не как мужчину, скорее это были чувства как к брату, близкому родственнику. Он был мне привычным, родным, я не могла его ненавидеть. Да я могла на него злиться, обижаться, но ненавидеть я не могла. Но мир уже был сдвинут с орбиты… – Жень, – Костя окликнул меня, когда я выходила из кухни, мечтая побыстрее забраться в ванну, мне казалось, я насквозь пропахла Егором, нотки его парфюма остались на моей коже, одежде отравляя разум, травя его воспоминаниями. – Что? – У тебя все хорошо на работе? – Да. Почему ты спрашиваешь? – напряжение в теле в секунду поднялось до критической точки. – Ты стала замкнутой, молчаливой. – Все хорошо Кость, я просто устаю. – Может нафиг эту работу? Мне не хватает тебя дома, без тебя в нем не уютно, – он произнес это на расстоянии, будто между нами легла невидимая стена и словно ее ощущая, он не сделал ни шага, чтобы подкрепить свои слова прикосновениями, просто замер у стола. – Мне нравится работать, там я хотя бы с людьми общаюсь, а дома весь день одна в четырех стенах. Аврал закончится, и я буду возвращаться раньше, – я выдавила из себя улыбку, он лишь молча кивнул. Вышла из кухни, закрыв на секунду глаза, подавливая острый укол боли, двинулась в сторону ванной. Легко стать осуждающим, тяжело быть судимым, особенно когда свой внутренний суд страшнее, чем людской. *** Такси останавливается, расплачиваюсь с водителем и выхожу из машины, закуриваю, втягивая прохладный воздух, смешанный с сигаретным дымом, оттягивая момент, когда придется переступить порог собственного дома. Впервые… Слишком многое этой осенью было впервые.... Жалел ли я сейчас? Если не лукавить, то нет, не жалел. Если это делает меня плохим человеком, то пусть будет так. Одного я не хотел, не хотел причинять боль. Тушу сигарету и открываю калитку, в окнах на первом этаже горит свет, значит, Ира еще не спит. – Привет! – она появляется в коридоре, запахивая полы халата, стоит мне закрыть за собой дверь, – не слышала, как ты приехал. – Я на такси. Выпил немного. – Ужинать будешь? – Не суетись, – подхожу ближе, обнимая и целуя ее в волосы, – я сам найду в холодильнике, чем перекусить. Ложись, – но она идет за мной. Чай, салат, пара бутербродов, лишь потому, что в желудке требовательно урчит. – Давай, я подогрею гарнир? – Не надо, Ир, – отвечаю, садясь за стол, она садится напротив, как-то напряженно сложив руки на коленях. – Егор, – тихий голос, заставляет внутренности неприятно сжаться, – что у тебя происходит? Может, я могу помочь? – бутерброд отложен обратно на тарелку, и скомкав пальцами салфетку, вскидываю взгляд. – У меня мужские проблемы, на мужской работе, чем ты мне можешь помочь? Пойти выяснять у грузчиков, какого лешего они сгрузили мешки рядом с отсыревшей стеной и прописать особо дерзким леща? – она отводит взгляд, понимая, что наш разговор сейчас снова выведет к конфликту и все это постоянно на одну и ту же тему. Ее попытки помочь всем и во всем, сделать все за всех. Все что угодно лишь бы всех сделать счастливыми. Вплоть до вмешательства в мои рабочие вопросы. Встаю из-за стола, обхожу и опускаюсь перед ней на корточки, беря ее руки в свои, сжимая тонкие, нежные пальчики, ловя ее взгляд, и это сука тяжело, неимоверно тяжело смотреть ей сейчас в глаза и говорить эти правильные слова понимая, что и права не имею больше. – Ир, мы же с тобой уже не раз об этом говорили, ты мне помогаешь тем, что ты присутствуешь в моей жизни, ты моя жена, мой тыл, на тебе все: уют в доме, девочки, стирка, глажка, уборка, да я за*бусь перечислять. Неужели ты считаешь, что я начну грузить тебя еще проблемами своей работы? – Просто я стараюсь понять, что происходит с тобой. Все как-то поменялось. – Что поменялось? Я и раньше мог прийти поздно домой, а когда запускали производство, то вообще сутками жил на заводе. Ничего не изменилось, – прикрывая глаза, прикоснулся губами к ее пальцам, – иди, отдыхай, я поужинаю, схожу в душ и приду к тебе, – к моему удивлению она, молча кивнув и позволив себя поцеловать, выходит из кухни. Кусок в горло теперь точно не полезет, снова хочется курить, невыносимо… Чувство, будто на твои плечи положили оголенный провод и ты теперь в постоянном ожидании, когда по нему пустят ток. *** – Жень, я сегодня задержусь немного, Мишку к маме твоей вечером завезу и поеду твою машину, заберу, договорился. – Хорошо, Мишку мне забрать? – Если я совсем не успею, то позвоню тебе, но думаю, до половины восьмого я уложусь, – муж, поцеловав меня в щеку, поставил посуду после завтрака в раковину и вышел из кухни, крикнув сыну, чтобы тот одевался быстрее. Мое привычное утро. Проводив своих мужчин, принялась за сборы на работу, платье, чулки, капля духов, часы на запястье и собственный взгляд в отражении зеркала кажущийся незнакомым…слишком живой, жаждущий, предвкушающий. Я и не помнила себя такой. Тушь, немного румян и звук входящего сообщения в телефоне «Подъехал, выходи» два слова на дисплее и сердце тут же пускается вскачь, отбивая учащенный ритм, разгоняя кровь и огонь в жилах, только уже не поднимая со дна души сомнения. Улыбнувшись, пишу ответ и удалив входящие сообщения, подхватив сумочку, спешу к нему.
