По приезду домой скрываюсь за дверью ванной, перечитываю сообщения Егора и удаляю все до последнего, умываюсь, стараясь унять внутренний шквал, вытаскиваю спрятанный блистр с таблетками, которые выписывала Наташка и выпиваю сразу две. – Что с тобой? – раздается со спины и я, подняв голову, в отражении зеркала, вижу мужа. – Голова разболелась, – закрыв кран, поворачиваюсь к Косте, – вот таблетку выпила, – и сжимая в руке блистер и телефон прохожу мимо, ощущая тяжелый взгляд Баталова. Мать ошибается он не слепой, он, как и я ощущает, что между нами все меняется, просто настойчиво не хочет верить в это, не хочет видеть. Дни сменяют один другой, в понедельник Романов уезжает в соседний город, там активно строится база для розничной продажи кормов, необходимо его участие и контроль. Я наивно полагаю, что в его отсутствие мне станет легче, что исчезнет, то разъедающее душу чувство вины, которое возникает всякий раз по возращению с работы домой. Но я ошибаюсь. Снова. Легче не становится… Я скучаю. До глупого ожидания его возращения. Я не могу кого-то спросить на работе о сроках его отсутствия, точной информации он никому не давал, я не могу узнать об этом у Иры, ибо это странно и вызовет вполне резонные вопросы. Мне остается просто ждать в неведении и бесконечном торге с самой собой. Так проходит неделя, мне она отчего-то кажется серой, пустой и безжизненной. – Всем добрый вечер! – его голос наполняет кабинет, и сердце тут же предательски ухает вниз. – Добрый вечер, Егор Владимирович! – хором отвечают Эльвира Николаевна и Марина Анатольевна, я же просто смотрю на улыбку на уставшем лице и внутреннее наполняясь иррациональной радостью. – Все в порядке? – Да, все хорошо. Пришли договора от рекламного агентства, – бодро рапортует Марина Анатольевна. – Спасибо, завтра с утра посмотрю. Евгения Маратовна, распечатайте и принесите, пожалуйста, доп. соглашение с ООО «Титан». – Да конечно, – отвечаю, едва удерживая привычную маску сдержанности, когда хочется совершенно нелепо улыбаться. Егор скрывается за дверью своего кабинета, а я отправляю в печать документ. – Можно? – спрашиваю, приоткрывая дверь. – Проходи. Кофе, чай? – он бросает в свою чашку кубик сахара, поднимая на меня взгляд. – Дополнение к соглашению, – я протягиваю ему распечатанные документы, а он, смотря мне в глаза, берет листы и отправляет их в мусорную корзину. – У меня они есть в трех экземплярах, – делая глоток из своей чашки, отставляет ее в сторону, делая шаг ближе, и совершенно неожиданно произносит: – надеялся, что отпустит, не отпустило. – Прошла всего неделя. – Я думал, она не закончится никогда, – глаза в глаза и я нервно сглатываю. Он ведет кончиками пальцев по моей руке от предплечья до запястья, сжимает в своей руке мою ладонь, – поехали куда-нибудь выпьем нормального кофе, от растворимого уже изжога, – отрицательно веду головой, уже окончательно утонув в его глазах, в которых царит жажда и голод, в моих, ответом их отражение, в унисон, умножая, нагнетая и неминуемо приближая край, за который хочется шагнуть с каждым разом все больше. – Просто кофе, Жень. – Увидят. – Собирайся и выходи, я подхвачу по пути. Он увозит нас почти на край города, покупает кофе на вынос в одной из кофеен и останавливает машину на окраине набережной, там, где уже нет ни скамеек, ни дорожек облагороженных брусчаткой, лишь нестриженая трава и протоптанные тропинки с видом на широкую гладь реки, в которой отражалось темнеющее небо. Мы разговариваем обо всем на свете Егор рассказывает смешные армейские истории, и я смеюсь впервые за последние месяца искренне и открыто, но когда мы касаемся темы работы, и его поездки, напряжение возвращается. – Ты выглядишь усталым. – Насыщенная неделя и несколько часов за рулем дают о себе знать. – Вчера вечером вернулся в город? – Нет сегодня. – Утром? – Нет Жень, я вернулся пару часов назад. – Ты не заезжал домой? – Тогда бы я не увидел тебя, – он сжимает мою ладонь, в своей руке переплетая наши пальцы и тянется к пачке сигарет, закуривает, выпуская дым в приоткрытое окно. Сглатываю подступивший ком к горлу. Его ждет семья, а он тут со мной… Мне хочется озвучить вопрос «почему?», но он бессмысленный. Призвать к чувству долга? Зачем? Я тоже должна быть сейчас с семьей, с мужем и сыном, готовить им вкусный ужин, и наслаждаться семейными радостями, но я сейчас тут в этой машине вместе с ним и мало того мне это нравится. Я не имею никакого права задавать ему вопросы. Мы равны в своей вине. – Можно мне тоже? – спрашиваю, ведя подбородком в сторону пачки сигарет. Он кивает, чиркнув зажигалкой, подкуривает вытащенную мной сигарету и опускает стекло с моей стороны. Делаю осторожную затяжку, медленно выдыхая дым, ощущая небольшое головокружение от никотина. Егор сжимает мою руку, и подносит к своим губам, касаясь ими запястья. Прикрываю на секунду глаза, от полноты эмоций прикосновение ощущается как разряд тока, сладкий, приятный, пьянящий. И чувство вины не просто подняло голову, оно предостерегающе щелкнуло пастью. Сигарета почти докурена, когда на тропинке появляется молодая пара парень и девушка, влюбленные они не замечают никого вокруг, они поглощены лишь друг другом, нам их хорошо видно, когда они останавливаются почти у самой воды и прильнув, друг к другу начинают целоваться. Это не выглядит как-то вызывающе, это красиво. Вот так свободно, открыто и красиво. И я почему-то никак не могу вспомнить, было ли у меня когда-нибудь так же, чтоб без опаски, без оглядки, без сдержанности и ограничений. Пытаюсь вспомнить и не могу. Егор сильней сжимает мою руку, вырывая меня из собственных размышлений. – Нам пора, – произношу, отрывая взгляд от влюбленной пары туша окурок в стаканчике с недопитым кофе. И Романов, отпустив, мою ладонь, поворачивает ключ в зажигании. Тишина одна на двоих в теплом салоне его авто, сумерки поглотившие город, свет фонарей, отражающийся в лужах и каплях дождя, мы молчим, изредка обмениваемся ничего не значащими для нас фразами и вновь замолкаем. Наслаждаясь, лишь звучанием голоса друг друга. Нам есть о чем говорить, сейчас есть даже о чем спорить, есть причины для упреков и криков, я могу его упрекать в том, что он сам провоцирует наше общение и встречи, он, что я сама же села к нему в машину. Мы не смогли закончить все раньше, не оборвали, не остановились, мы можем погрязть в обвинениях друг друга, но никто из нас не решается начать этот разговор, ибо он бессмысленен. Мы балансируем на тонком краю собственных чувств, совести, моральных норм. Машина останавливается у автобусной остановки. Ди-джей на радио включает известную мелодию, слова, которой неожиданно бьют оглушающе точными ударами в грудную клетку, воздух словно становится плотнее, клубясь и сгущаясь, дышать тяжело. Он это тоже ощущает и скрепя зубами, матерясь, резко переключает волну и вновь закурив, отворачивается к приоткрытому окну, а мне от этой незначительной случайности хочется по-глупому и навзрыд расплакаться. – Мне пора, – произношу тихо и от собственного бессилия, крепко сжимаю дверную ручку, наблюдая как еще мелкие капли дождя бьют в стекло машины. Воздух уже пахнет осенью, опавшей листвой, холодом и сыростью, а еще тоской, ею большее всего.... Именно сейчас это ощущается так явно и полно. Замечаю, как на дисплее его телефона настойчиво мигает номер Иры, Егор резко проводит пальцем по экрану и мелодия прекращается. – Еще пять минут, – отчаянье, пожирающее двоих в шлейфе каждого произнесенного слова и снова тишина между нами, молчание насыщенное утратой и разъедающим чувством долга… ранит… – Ира звонила, зачем сбросил. – Жень… – от звучания собственного имени на его губах сворачивает узлом все внутри, он недоговаривает, качая головой и с силой сжав на секунду веки, бросает короткое – иди.– А я понимаю, что не хочу уходить, всей душой хочу остаться в этой машине, рядом с ним, наслаждаясь молчанием, шумом дождя и его дыханием. Но стиснув зубы, открываю дверь и выхожу под холодные капли осеннего дождя, вдыхая влажный воздух. Пара шагов, звук отъезжающего авто и меня настигает оглушающее чувство порождающее во мне оцепенение словно ты с поразительной скоростью летишь вниз, когда все это время думала, что карабкалась наверх.
