— На-ка вот.
И выливал в большой бидон часть своего кукурузного супа. Считалось приличным сливать в бидон остатки супа или каши в тарелках. Не для себя человек выглядывал их по столам, для товарищей.
Им всем было по пятнадцать. Возраст, когда душа восприимчива и к добру и к злу, когда самолюбие настолько еще тонкая штука, что готово реагировать на малейшую несправедливость, когда унижение чувствуется острее, а гордость готова взбрыкнуться даже по незначительному поводу.
Я отвлекусь. Я расскажу о себе.
В то время, когда Хамзя был в Макеевке, а Павел Богомолов и Валентин Сивков работали на анилинокрасочном заводе, в Мосягино, я учился в Березниках в пятом классе в школе имени Пушкина. Три года разницы в возрасте в те годы были водоразделом поколений и судеб.
Тяжелый груз тыловой работы взвалили на свои плечи женщины и подростки. А я в то время был без памяти влюблен. Моя любовь была маленькой девчонкой с черными сросшимися над переносицей бровями и синими, нереально синими глазами — Лора Шестакова. Однажды мы шли с моим другом Славкой Гольтяковым, соперником по футболу и бегу, по улице Пятилетки мимо каменных, удивительно однообразных домов и обстоятельно, как взрослые, обсуждали, как помочь мне в этой беде.
Стоял легкий мороз, невесомый снег, сыпавшийся из темноты неба, пуховой тяжестью придавил тополя, в четыре ряда выстроившиеся вдоль улицы, освещенной скупым светом, что попадал из окон. В Березниках плохо соблюдали светомаскировку. В тот вечер я написал Лоре записку и передал через Славку, который был вхож в ее дом. Это было мое первое объяснение в любви. Впрочем, какое там объяснение!.. Я просто предлагал ей дружить. Чем другим может передать парнишка в двенадцать лет свои чувства? Для него слово «дружить» — самое большое. И вот это самое большое от самого чистого сердца предложил я маленькой девочке со сросшимися черными бровями и нереально синими глазами.
А на следующий день, на втором уроке — это была математика — наша классная руководительница Зинаида Ивановна, мать моего хорошего товарища Вовки Титова, прочитала эту самую записку перед всем классом.
Я неплохо учился и мне позволялось сидеть на последней парте. На том уроке я впервые захотел перейти на первую: тогда не видел бы я, как, глупо ухмыляясь, повернулся ко мне Вовка Елькин, наш постоянный двоечник, как откровенно смеялась Аля Краева, как нахально усмехался большим ртом и выпученными глазами Вовка Титов, влюбленный в Лору Шестакову не меньше меня. Э-эх, если бы я сидел на первой парте… Я просто бы сидел, опустив глаза, и не видел бы ничего. До сих пор я помню деревянный голос Зинаиды Ивановны (даже сейчас внутри кровоточит):
