Его величество приветствовал каждый удачный, как ему представлялось, выпад Ла Шатеньре, аплодисментами. Герцог Фиарийский мрачнел, подсчитывая в уме убытки, и вовсе не те, что он понесёт, оплачивая роскошный банкет, устроенный королём. Первый миньон короля д’Эпернон скрипел зубами, представляя себя на месте Ла Шатеньре. Он уже десяток раз в мыслях своих нашёл бреши в обороне Антрагэ и пронзил того насмерть — одним верным ударом. Д’Эпернон считал, что только неумелое, топорное фехтование Ла Шатеньре не даёт тому одолеть ловкого соперника. Кардинал Рильер следил за боем взглядом опытного фехтовальщика — пускай здоровье и не позволило ему драться на дуэлях самому, но всё же движения, атаки, защиты были знакомы ему не понаслышке. Мало кто знал, что его высокопреосвященство брал частные уроки фехтования, просто на всякий случай. Он был человек весьма предусмотрительный и предпочитал быть готовым если не ко всем, то уж точно к большинству неприятностей, какие могут с ним приключиться.
В первое мгновение никто ничего не понял — всем показалось, что Ла Шатеньре просто споткнулся. Однако уже в следующее все заметили движение Антрагэ, рывком выдернувшего рапиру из колена противника. И только ещё пару мгновений спустя присутствующие в зале начали понимать, что случилось.
Антрагэ, почти припавший к земле, уклоняясь от очередного удара соперника, резко подался вперёд в глубоком выпаде и пронзил колено Ла Шатеньре. Клинок рапиры почти до середины вошёл в ногу атлета, заставив того пронзительно вскрикнуть, скорее от неожиданности, нежели от боли. Боль пришла к Ла Шатеньре позже, когда он уже лежал на натёртом канифолью полу. Он сжался в комок, будто новорождённый, обеими руками стискивая колено, не понимая, что этим только причиняет себе лишние мучения. Он скрипел зубами, пытаясь сдерживать стоны, однако те вырывались из его глотки каким-то не человеческим даже, а почти собачьим поскуливанием.
Но никто не смотрел на поверженного атлета — все взгляды в зале были прикованы к невысокой фигуре барона д’Антрагэ. Тот выпрямился, обернулся лицом к столу его величества и обратился к побледневшему королю:
— Ваше величество, я победил и теперь требую, чтобы вы признали свою неправоту пред Господом и собравшимися здесь людьми! Верните мне мою честь, ваше величество!
Антуан VIII был ошарашен таким исходом схватки, которая, как казалось ему считанные мгновения назад, уже выиграна его бойцом. Однако его величество был опытным политиком и умел держать удар. Он медленно, выказывая всё достоинство, что ему присуще как властителю Адранды, поднялся с трона и провозгласил:
