Он склонился надо мной, возложив ладонь мне на лоб и прошептал короткую молитву. Я не удержался и вторил ему. И кто бы смог сдержать себя, ожидая что через несколько минут кто-то начнет медленно отдирать твою кожу кусок за куском. Убрав ладонь, святой отец приступил к процедуре. Я скрипел зубами, стараясь не взвыть стаей голодных волков, пока клирик делал свое дело. Такой боли я не испытывал еще ни разу в жизни. Даже в сражении в Ронсевальском ущелье, когда мне казалось, что меня рвут на части кривые сабли и зазубренные острия копий мавританских копий, было куда как легче. Там я хотя бы сражался и отвечал пускай и не на все удары, теперь же мне приходилось просто терпеть боль, да притом еще и лежа в постели.
— Даже самые сильные из воинов кричали и плакали как дети или лишались сознания, — произнес клирик по окончании моих мучений, — но ты, сын мой, лишь скрипел зубами.
— Несколько лет назад, отче, — прохрипел я, желание поболтать после нескольких недель вынужденного молчания пересилила боль, — я поклялся что никогда больше не буду плакать. Все мои слезы пролились над могилой моего бывшего сэра.
— Он был достойным человеком, — тепло улыбнулся мне священнослужитель, поднимаясь. — А тебе сейчас лучше поспать, так ты скорее поднимешься на ноги.
На ноги я поднялся спустя еще пару дней, да и то пришлось до хрипоты спорить с разговорчивым клириком, перевязывавшим меня в последний раз. Однако переспорить меня, соскучившегося по болтовне, невозможно в принципе.
Первым делом я, конечно же, направился в покои Эмри. Я едва сдержал улыбку, увидев графа расставшимся со всей растительностью на голове, которую он так холил и лелеял. Стоило нашим взглядам пересечься, как я тут же понял — улыбка обойдется очень дорого. Не думаю, что отсутствие бороды и шевелюры хоть сколь-нибудь уменьшило умения графа в обращении с оружием.
— Садись, Зигфрид, — бросил он мне, доставая из-под стола, за которым он сидел склонясь над картами, бутылку вина. — Вижу ты оправился от ран. Говорят, ты проявил чудеса мужества, когда с тебя сдирали шкуру. — Он налил мне вина в серебряный стакан. Его собственный и так был полон.
Присев на стул напротив него, я пригубил вино и принялся изучать карты, разложенные на столе. Как я и думал это были карты окрестностей Бриоля, окрашенные в зеленый, серый и красный цвета. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять кому они принадлежали. Зеленого цвета, увы, было катастрофически мало.
