, так звались твари, с которыми мы схватились в коридоре замка.
— Они каждую ночь носятся по замку, — говорил клирик, отмачивая повязки и аккуратно снимая их с моего тела, стараясь причинить мне как можно меньше боли, — ловят зазевавшихся людей и травят своими ядами. Поэтому с заходом солнца все прячутся по своим комнатам и отец Вольфганг проходит по всему замку и запечатывает все двери святой водой и святым словом.
— Почему же нам никто не сказал об этом? — спросил я, пользуясь возможностью произнести хоть слово пока мне снова не перевязали лицо.
— Все уже настолько привыкли к этому, что считают Кошмаров чем-то вроде детали обстановки, исключительно ночной, — улыбнулся каберниканец. — Мы даже криков их диких не слышим — и привыкли, и если все удается поспать, то спим как убитые. Знаешь, я вот больше всего в жизни мечтаю о пяти часах сна.
— Знакомо, — усмехнулся я, — но мы хотя бы дома и есть крыша над головой. — В это время как раз клирик бинтовал мне голову. — В марке или том же эмирате у нас этого не было, а мечтал я, помнится, хотя бы о паре часов сна. Но все мы слишком боялись гашишиинов, которых еще и сталь не брала.
Когда клирик закончил бинтовать мою голову, я вдруг понял, что лишился абсолютно всех волос. Пока он взялся за остальное лицо я поспешил спросил:
— А мои волосы? Их уже не будет?
— Будут-будут, — отмахнулся каберниканец, промокая бинты в плошке со снадобьем. — Ты бы сейчас на себя поглядел — помер бы от страха. Были случаи. Поэтому мы и прячем от пациентов все, что может отразить их в нынешнем виде. Но главное, что после яда Кошмара кожа на пораженных участках сходит полностью и следов не остается. Никаких. Со временем и волосы отрастут. Думаю, в эмирате ты брил голову, чтобы спастись от жары.
Я кивнул и был вынужден замолчать. До следующей перевязки. Однако на несколько дней спустя ко мне явился сам глава каберниканцев Бриоля. Это был благообразного вида старичок, лицо которого было серым как его ряса. Интересно, он вообще ложился спать с начала осады или так и живет на снадобьях, которые готовят умельцы из его ордена. Пробовал я такие во время прошлой войны в Иберийской марке, во время осады Кастилии. Тогда все мы были на грани истощения и каберниканцы согласились дать их нам. После маленькой склянки три дня воюешь без роздыха, а после спишь как убитый два дня и жрешь в три горла еще неделю.
— Сын мой, — произнес клирик, — пришла пора тебе стерпеть последние мучения. Дело в том, что та корка, что образовалась на пораженных участках твоей кожи не отделяется сама по себе. Ее придется удалять. Я всегда делаю эту процедуру сам. Она чрезвычайно болезненна и нужна великое искусство дабы провести ее таким образом, чтобы больной не покинул наш мир, не стерпев мучений. Приготовь тело свое и дух к этому испытанию.
