, либо
релятивистского витализма[53]. Иногда подобный консерватизм проистекает из явной или скрытой антисекулярности, обожествляющей природу антропоцентричной власти, и/или прочных
социальных и культурных конструктов, что лежат в основе онтологического эгалитаризма. С точки зрения первой, технологии должны быть органическим отражением культурных традиций, но
после модернизма этот порядок нарушен и его следует восстановить. Согласно вторым, технологии могут быть исключительно вместилищем человеческого дискурса, космологии, власти и знания, и только на этих условиях технологии должны быть защищаемы. Но при проектировании социально-технических комплексов планетарного масштаба планировать – значит направлять межэволюционную динамику так называемых общества и технологий по искусственно скоординированному пути, не ставя при этом одну часть простого уравнения в зависимость от определения другой.
Не только планируемая нами экология и экономика трансформируются с помощью старых или новых технологий, отражающих человеческие устремления, но и технологии эти открываются заново, обновляются и трансформируются своим чередом. В этом смысле альтернативное планетарное устройство будущего состоит из геоэкономики, которая есть геополитика, которая есть геотехнология, которая сама по себе – геофизический процесс, так что экономика и физика неизбежно переплетены между собой. Говоря иначе, здесь есть только отношения детерминации, но сами они искусственно неопределимы.
Проект The Terraforming включает в себя сомнение в том, что понятие, называемое «культурой», само по себе представляет уникальное благо; что культура должна быть защищена от чисто функциональной символизации; что она представляет собой качественно иную область, высшую по отношению к общей биосемиотике[54]. Наша программа предлагает не просто культурную критику, но критику самой культуры как стремления к трансцендентальной ценности. Коперниканский переворот призна́ет и оценит культурные достижения человечества как чудесное, астрономически маловероятное достижение в развитии материи, сигнализирующее о значимости мира с помощью плотской абстракции и физического выражения. Неужели это утверждение более унизительно, чем заявление, что у нас нет души в буквальном смысле слова или что многосложная красота мира не была создана за семь дней? Напротив, подобное утверждение делает мир ещё более удивительным, пусть и усиливает наши сомнения относительно геополитики, функционирующей на идее примата межчеловеческой деятельности
