Солнце над изумрудной поляной, на голубом небе. А под небом несуществующие мама и папа, их черты лица тщательно выведены неуверенной рукой. Большие глаза, широкие улыбки. По ту сторону рисунков все хорошо. Все правильно. Так, как должно быть. По законам природы. У каждого есть право во что-то верить. Пусть в рисунки, пусть в другой мир, подвластный кончику кисти. Потому что с этой стороны верить не во что. Как ни старайся.
Взрослые здесь угрюмые и уставшие. Они устали смотреть на эти рисунки, каждый из которых может быть последним. Эти рисунки ничем не отличаются от предсмертных записок. На память. На добрую, не очень долгую память. Попытка оставить что-то вместо себя.
На лицах медсестер и врачей печать смирения. Боли и беспомощности. Им приходится каждый день наблюдать процесс, когда рисунки умирают вместе с их хозяевами, а на их месте появляются новые. Это легко. Легко закрасить стену белой краской и дать другим написать свое послание. Дать слово.
Дети здесь тихие и робкие. Они выглядывают осторожно из-за дверей палат, будто пугливые звери. Они украдкой смотрят на нас большими бездонными глазами, но стоит встретиться с ними взглядом, и они стыдливо опускают головы. Словно просят прощения. Мы проходим мимо, и я постоянно оглядываюсь на них. Немного растеряно, будто боясь что-то пропустить или не заметить. Что-то очень важное. То, что даст ответ на мой немой вопрос. Зачем я здесь? С какой целью? Какое понимание должно прийти ко мне, чтобы исчезло чувство зря потраченного времени. И снова ничего. Я сжимаю зубы и борюсь с подступающим раздражением.
Детский дом не откровение для меня. Детский дом для неизлечимо больных детей тоже не новость. Я не отрицаю их существования, но я не хочу этого видеть. Всей душой. Я хочу закрыть глаза и спокойно уйти.
Останавливаюсь, чтобы перевести дух. Опускаю голову и делаю глубокий вдох. Заметив, что я отстала, Женя тревожно на меня оборачивается, затем берет меня за плечо и молча его сжимает. Выказывает поддержку. Обозначает свое присутствие и свое понимание. Провожу ладонью по губам, размазывая пальцами помаду. Делаю знак, что все хорошо.
Прошу дать мне пару минут.
Пять минут для того, чтобы взять себя в руки.
Чтобы расправить плечи.
Чтобы привыкнуть к тяжелому спертому воздуху.
Мне не нравится это место. Оно не может понравиться ни одному нормальному человеку, если тот находится в более-менее здравом уме. Люди как звери, они держатся подальше от больных и убогих. Всеми силами стараются не замечать их присутствия в этом мире. Это ведь тоже в какой-то степени инстинкт самосохранения. Инстинкт непричастности. Выживает сильнейший – не пустой звук. Ни очередная громкая фраза. Всего лишь, истина. Ничем не прикрытая, голая истина.
