Разглядываю рисунки. Разглядываю рисунки. Разглядываю рисунки. Чтобы отвлечься. Чтобы не думать, что за этими стенами десятки маленьких беспомощных детей ждут своей очереди за билетом в небо. Вернее, в противоположном от него направление. Если не вдаваться в подробности райской загробной жизни, то все мы окажемся когда-нибудь под слоем тяжелого грунта.
Я не ханжа. У меня тоже есть инстинкт непричастности. И я предпочитаю не забивать свою голову такими вот вопросами мировоззрения и вселенской несправедливости. Мне бы уйти, но я остаюсь. В тишине темного коридора. Разглядываю рисунки. Точнее всего один рисунок. На расплывчатом фоне расплывчатые фигуры людей. Без лиц. Одни черные силуэты, обведенные голубым. Под их ногами пятна цветов. Над головой мутно-серое небо. Без линии горизонта. Сумасшедшее слово «без». Оно выражает все, что только необходимо выразить. Неважно, что у тебя «без». Важно, что в любом случае тебе чего-то не хватает.
Внизу подпись. «Арина, 7 лет».
Всего каких-то семь лет. Семь дней Рождений. Семь лет и семь зим. Слишком мало для таких вот рисунков.
– У нее лейкемия, – словно из ниоткуда сзади появляется Женя. Вздрагиваю от его слов. От смысла, которые несут его слова. Тяжелого и каменного смысла. – Не так давно ей сделали операцию по пересадке костного мозга, но результатов пока никаких.
– Красивое имя, – замечаю я, не обращая внимания на другие его фразы. Я пропускаю их мимо ушей, не желая воспринимать. – Мою мать звали Рене.
– Редкое, – он слишком близко стоит за моей спиной, так что я чувствую его дыхание, и то, как он слегка пожимает плечами. Отхожу в сторону. Отвожу взгляд. – Она не помнит родителей. Попала сюда еще совсем маленькая. Но говорят, каждую неделю ее навещает старшая сестра.
Я знаю, что на такие вещи надо что-то отвечать. Как-то реагировать. Но на данный момент я могу только делать вид, что ничего не расслышала. То есть, самым наглым образом игнорировать все душещипательные подробности. Прятаться за глухой стеной своего безразличия. Как за надежным прикрытием.
– Зачем ты меня сюда привел? – смотрю ему прямо в глаза, как судья или прокурор, ждущий незамедлительного ответа. Нервно постукиваю носком туфли о пол. Этот звук отсчитывает секунды между моим ожиданием и его раздумьем. Две, три, пять. Не могу придумать подходящего занятия своим рукам, поэтому с силой сжимаю ремешок сумки. Так что костяшки пальцев белеют. Семь, восемь, десять.
Это не простой интерес с моей стороны. И даже не пресловутое любопытство. Это стратегически важный вопрос для того чтобы определить мои дальнейшие действия. Надо ли говорить, что я не верю в добрые порывы относительно себя. И весь этот бред, рассказанный им вчера вечером по поводу печальных глаз и искреннего желания помочь мне, все также остается бредом. Не претерпевая никаких существенных изменений.
