Так, болтая, я зажарил на боку дракона всё мясо. Выкатилась луна. Кентавры ждали. Мясо было таким жёстким, что, сжевав две полоски, я обречённо взялся рукой за нижнюю челюсть. Почти не чувствовал её. Зато у желудка появилось занятие. Ну и голодная смерть уже явно не грозит.
— Живём, — сказал я и снял плащ.
Противень зевнул и прикрыл глаза. Я смастерил из плаща узелок, куда запрятал всё своё мясо. Увесистый получился, хорошо. Потом опять вызвал фонтан минералки и напился. Бурдюка какого-нибудь очень не хватало. Даже без осуждающих взглядов кентавров я понимал, что это не дело — устраивать наводнение всякий раз, как захочется пить. Поэтому, утолив жажду, я сам приглушил фонтан. Получилось без проблем.
И тут меня потрогали за плечо. Обернувшись, я увидел Наар.
— Мо, — кратко сказала она.
— Не курю, — покачал я головой.
— Мо. — Наар махнула рукой на запад.
— А. Пора, в смысле? — Я поморщился. — Не поедем мы. Ясно? Ни. Дуанодес.
— Ни па, — нахмурилась Наар.
К ней подошла Кон и быстро, тихо заговорила. Из множества слов я разобрал только «Дуанодес». Не дай богиня, Противня обидят…
Наар задумалась. Кон же вдруг опустилась перед ней на колени и сложила руки перед грудью.
— Мурака до, — разрешила Наар.
Повернувшись, она сама опустилась передо мной, как верблюд.
— Противень, — сказал я упрямо. — Дуанодес!
К Противню подошла Кон и тоже встала в позу верблюда.
— Серьёзно, что ли? — не поверил я.
Серьёзность лезла из всех щелей. Только вот объяснить это Противню предстояло мне.
* * *
Вряд ли кто-то когда-то видел дракона, едущего на спине у кентавра. По-моему, я такого даже на фэнтезячьих артах в интернете не находил ни разу. Противень, разумеется, обалдел от ужаса и вцепился в бока Кон так, что она взвыла. Впрочем, быстро замолчала.
Я сел на спину Наар, и стадо — или племя? — снялось с места.
Поначалу мне было неудобно за то, что я опять тискаю грудь кентаврихи, и за то, что вторая кентавриха явно страдает под Противнем. Но потом я проанализировал увиденное и пришёл к интересным умозаключениям.
Кон сама вызвалась тащить Противня. Более того, она считала это — честью, просила о ней. Тащить меня, похоже, было ещё большей честью, поэтому она без разговоров досталась Наар, самой главной. Мужики, которым по законам матриархата чести не полагалось, грустно скакали налегке.
Когда самые первые кентавры наткнулись на меня, они никакого уважения не проявили. Тон — вообще на меня наорал. В какой же момент всё изменилось?
