По правде говоря, с той поры, как родился Рад, мне вовсе ничего не хотелось.
Ничего и никого.
– Вы’ыпей это, – Вереск протянул мне деревянную чашку с пахучим отваром. Я узнала там мяту и душистую лесную смородину. – Станет лучше.
Я попыталась увидеть в его глазах отражение минувшей ночи, но они были такими же чистыми и прозрачными, как всегда.
– Спасибо... – чашка приятно согревала пальцы. – Каи... я...
– Не надо. Не’е говори ничего сейчас.
Я молча допила отвар и снова легла в постель, отвернувшись лицом к стене.
– Ты такой добрый... – глухо сказала, глядя на гладкие доски, отшлифованные, наверное, лучшими мастерами Закатного Края. – Зачем ты такой добрый, Вереск? Я никогда не смогу вернуть тебе даже половину того, что ты мне даешь. Лучше бы ты ушел сейчас, пока еще не поздно. Пока Рад не научился любить тебя, пока не начал называть отцом.
Сказала и замерла в ужасе, страшась, что он и в самом деле уйдет. И тогда я действительно, по-настоящему останусь совсем одна.
Пару мгновений в фургоне висела тишина, и она была даже хуже громких звуков.
– Тут каша сва’арилась. С рыбой. Ты сейчас бу’удешь есть или дождешься, по’ока остынет? – звонкий голос Вереска был ровным и совершенно таким же, как обычно. Я улыбнулась сквозь слезы. – Кто тебе кашу-то сварит, если я у’уйду?..
6
Никогда не любила рыбу, но ничего лучше у нас не было. Я зачерпнула полную ложку густой пшеничной каши, в которой мелькали кусочки белого рыбьего мяса, и отправила ее в рот. Это было на удивление съедобно, как и все, что готовил Вереск.
Он быстро всему учился. Очень быстро. Этот юный колдун хоть и не был знахарем, но, как и его гадина-сестра, тоже неплохо разбирался в травах. Вскоре после нашего отъезда из Эймурдина он наловчился варить харчи не хуже меня. А может и лучше... ведь в последнее время я и правда начисто утратила интерес к еде и, кабы не Вереск, наверняка б жевала прошлогодние сухари из запасов Айны, запивая их первым попавшимся вином.
– Вкусно, – сказала я ему, утирая рот. – Чего ты туда засунул сегодня, что я почти не ощущаю рыбную вонищу?
Вереск улыбнулся.
– Да так... Всего лишь ти’имьян и немного лугавки.
Дверь фургона была открыта, впуская внутрь свежий утренний воздух и солнечный свет. Один из лучей падал прямо на белую макушку моего друга, от этого его седые волосы казались такими же золотыми, как у Лиана... Я моргнула, прогоняя призрак прошлого, которому не было места в нынешнем дне. Пусть этот говнюк снится мне сколько угодно, наяву-то я помню, чего стоили все его обещания!
