– Дурак, – констатировал я.
– Отчаявшийся человек, которому предстояло утром возиться с пятерыми подопечными. Потом он поставил на стол тяжелую сковороду с едой, пододвинул кресло и разбудил тебя. На этот раз держался поодаль. Объяснив всё как есть, ушел к дивану и лег спать. Ну, разумеется, сначала подсматривал. И некоторое время думал, будто добился понимания. Ты поела, погуляла, докуда хватило поводка, влезла в кресло и свернулась клубком. Он решил, что ты спишь, снял ошейник, перенес тебя на постель, запер двери и заснул. А проснулся от холода и не сразу понял, откуда тянет ледяным сквозняком. Пока не заметил, что в сенях разбито окно и под ним уже вырос сугроб снега. На улице мела метель. Потом выяснилось, что с окном ты поступила как опытный вор. Чтобы никого не разбудить, не стала бить ближние, а ушла подальше.
– Неправильно, – возразил я, – дети никогда так не думают. И я рассуждал иначе. В сенях окошко было с одной рамой, и нижнее стекло едва держалось. А в гостиной – с двумя и сидели они крепко. Да и подоконник был выше, чем в сенях. Хотя ничего бить я и не хотел, пытался ручкой от метелки отпереть запор. И нечаянно задел окно. Но вылез не сразу… боялся порезаться. Сначала достал с вешалки старую куртку, застелил раму и полез. А потом увидел на крыльце осколки. Вот тогда и додумался сделать кокон покрепче.
– И куда ты шел? – Джин смотрел на меня, затаив дыханье.
– Домой. – Усмехнулся в ответ. – Но кругом были только сугробы.
И свистел холодный ветер… мгновенно продувший меня насквозь. Тогда я попытался вернуться… но дом, где не было мамы, зато тлели в очаге толстые поленья, источая такое желанное тепло, уже поглотила снежная круговерть.
Как позже сказал Фаргес, сваливающиеся на людей беды либо уничтожают их, либо делают сильнее и мудрее. А я добавил собственный вывод – и находчивее. Хотя находчивость в чем-то сродни силе. Или мудрости?
Во всяком случае мне в ту ночь посчастливилось сделать пару полезных открытий и резко продвинуться в освоении своего дара.
Хотя и вовсе не сразу. Сначала просто очень хотелось согреться, и я интуитивно снова усилил внешний щит, истово пожелав, чтобы он стал толстым, как шуба и не пропускал к моему трясущемуся телу ледяные порывы бурана. И уже через секунду почувствовал, что ветер больше не обжигает мои ребра, и не скручивает судорогой ничего не чувствующие пальцы рук и ног. Теплые меховые башмачки, в которые обувала меня мать, остались где-то там, в мире людей.
