— Всё свое хозяйство отморозишь… — упал с небес ворчливый Ритин голос, оглушая и выбивая из реала. — Подвинься.
Не веря, я оглядел девушку. Она стояла совсем рядом, кутаясь в дубленку. Черные глаза смутно темнели под капюшоном, а губы вздрагивали, словно не решаясь изогнуться в улыбке.
Поспешно сдвинувшись, я, затаив дыхание, наблюдал за явленным мне чудом — Рита изящно приседала рядом, подбирая меховые полы.
— Марик… — сипло выдавило пережатое горло.
— Что, изменщик? — девичьи губы наметили улыбку.
Напряжение, что буйствовало во мне, до звона натягивая нервы и жилы, внезапно унялось, спадая. Как будто внутренний стальной стержень, державший мою натуру, вдруг обратился в вялую размякшую свечку. Потрясение было настолько велико и нестерпимо, что и дом, и двор задрожали, кривясь и шатаясь, расплылись в горючей влаге.
— Мишенька! — ахнула Рита. — Ты что?! Мишенька!
Девушка проворно разогнулась, отталкиваясь, и плюхнулась мне на колени. Прижалась, целуя мои мокрые щеки и гладя теплыми ладошками.
— Не плачь! Ну, что ты? — ласково выговаривала она тонким вздрагивавшим голосом. — Я же люблю тебя, чучелу мою! Все равно люблю!
Я морщил лицо, унимая неразумную плоть, а слезы капали и капали, опустошая — и освежая, словно после грозы.
— Извини, — мои губы изобразили жалкую улыбку, — целый год не плакал… Просто… Хватило времени подумать, понять… — мой голос ужался до всхлипыванья. — Я люблю тебя! Тебя одну, и никто мне больше не нужен. А тут…
Теперь заревела Рита. Вцепилась в меня, вжалась лицом мне в щеку, в шею, укутанную колючим шарфом. Плечи девушки мелко затряслись под моими руками, и я впервые поверил, что счастье может возвратиться. Маленькое, невзрачное, как брошенный котенок, оно выглядывало из укромной норки, куда забилось в прошлом месяце, похоронив и веру, и надежду, и любовь.
Выплакавшись, девушка затихла, дыша мне в ухо.
— Я к соседке заходила, к Прасковье Ивановне… — пролился в меня тихий голос, лаская слух. — Хотела заварки взять, у меня кончилась… А Ивановна стоит у окна, и глядит во двор. «Смотри, говорит, вторую неделю сюда ходит. Сядет и сидит. Может и час просидеть, и два… Уйдет, а на другой вечер смотрю — опять он! То ли ждет кого-то, то ли уже не ждет…» Я к себе вернулась, крутилась, крутилась по комнате… И вдруг меня страх прошиб: «А вдруг, думаю, ты завтра не придешь?!» Оделась быстренько — и сюда… — шмыгнув носом, Рита нежно прижалась губами к моей щеке, невнятно бормоча: — Я не могу без тебя… Не хочу… Всю уже себя изругала… Плакала, выла в подушку… Мне без тебя очень, очень плохо… — отняв лицо, она молвила оробело: — Пошли домой?
