— Пошли, — отозвался я сиплым эхо.
— Мне папа елку принес, — радостно толкнулся милый голос. — И наши старые игрушки из Первомайска! Давай, нарядим?
— Давай.
Мы встали, очень старательно отряхнули друг дружку от налипшего снега, и пошли наряжать елку. Мои пальцы заново приучались тискать узкую Ритину ладошку.
…А счастье весело скакало впереди, обгоняя нас с озорным мурчанием — огромный игривый кот! Котяра! Настоящий тигрище!
Глава 4.
Пятница, 31 декабря 1976 года. Вечер
Зеленоград, аллея Лесные Пруды
Родители ушли, но обещали вернуться. Ускакала и непоседливая Настя — тусить с «новичками»-одноклассниками. Молодец, легкая душа!
Иные юные особы, даже обладая превосходными внешними данными, нередко напускают на себя холодную надменность, прячутся под маской презрительного, порою брезгливого отчуждения, и, бывает, что срастаются с личиной.
А Настёна — девчонка обаятельная и улыбчивая, открытая для дружб и любовей. Впрочем, не стоит зря наговаривать. Сестричка весьма избирательна в знакомствах, и с кем попало не водится. Надеюсь, в ближайшие три-четыре года у нее дальше поцелуев дело не дойдет…
…Пропуская через себя неспешные стариковские размышлизмы, я бродил по опустевшей квартире, вдыхая праздничные, чуточку сказочные запахи — в углу источала хвойные флюиды елка, увешанная шарами да гирляндами, а с кухни тянуло мандариновой кожурой. Мама собирала ее, сутки замачивала в минералке, а потом протирала лицо душистым настоем. Или попросту принимала ванну с ароматными корками, чтобы кожа «впитала витамины».
Я плотоядно ухмыльнулся, обозревая невеликое кухонное пространство, заставленное чешским гарнитуром. В простеньких эмалированных мисках и увесистых хрустальных салатницах настаивались сытно-белый, крапленый зеленью «оливье» и майонезно-сиреневая «селедка под шубой». Одноразовые тарелочки из фольги держали в себе вздрагивавшие заливные из нежнейшего палтуса с кокетливыми листочками петрушки, распустившейся в баночках на подоконнике. Нарезка, кучно разложенная по блюду с золотой каемочкой, соблазнительно отсвечивала пряным смальцем, а на буфете влекуще оседал усыпанный крошкой «наполеон», расплывшись на весь хохломской поднос, и вкусно отекая тягучим молочным кремом.
«Пропитывайся, моя радость, пропитывайся…»
Развернувшись кругом, я неторопливо зашаркал в зал. Минуты, что истекали сей момент, редки. Вообще не помню, чтобы мне удавалось остаться одному за пять часов до Нового года! Хорошо…
