Бригадир говорил Что-то еще, но Тихон уже не слушал. «Дела-а-а… Только этого не хватало! Не то, так другое, не другое, так третье… Восемь плиток с березой уносит вниз по Чулыму… А на рейде сплавконторы при сдаче маты каждую тюльку считать будут… Он же тут у тополя стоял… И как не догадался взглянуть, увидел бы, что последнего, бокового сигнального огня нет… Чего теперь… Сколько же лодок послать вдогон? Пять, пожалуй. Скорей управятся мужики!»
Начальник уже вздыбил себя, почти кричал:
— Давай живенько к Михайлову, он уже дома… Канаты у него в складе — быстро их на берег! Фонари не забудьте. Бего-ом, Сашка!
…Васька Шамякин все еще играл в клубе. В плотной толчее фоминских и поселковых девок лоснилось сияющее лицо Кости Кимяева.
— Ко-онча-ай!
Гармошка коротко пискнула и умолкла.
Романов распахнул двери в зрительный зал, в кружке сплавщики по-прежнему мирно гудели голосами.
— Мужики, авари-ия! Двадцать человек, кто помоложе… К Боровой, на лодки. Скоренько, скоренько, черти клёвые!
Сплавщики бросились из-за стола в фойе к печке — там, в углу, сохла их мокрая обувь и одежда.
— Железяку на столбяку-у-у! — блажно заорал из-за спины Романова Костя и первым метнулся из клуба, — парню надо было сбегать домой, переодеться.
Уже на веранде клуба Тихона Перехватила Дуняшка Пронина, уцепилась за его рукав.
— Иваныч, нас-то бери. Чем девки хужей?!
— Ку-да! Плитки сорвало… Мужики и те до смерти ухойдакаются… Спа-ать! Завтра чуть свет — на реку!
Он забежал домой, сменил белье, штаны, переобулся в запасные сапоги. Сплавщиков нагнал у самой Боровой. Они опускали у шапок уши, ежились на пронизывающем ветру.
— Все в порядке, пьяных нет! — сумасшедше весело докладывал Кимяев, услышав голос начальника.
В парне, видно, не прошел еще хмель веселого вечера. Костя схватил из пирамиды багор, вскинул его над головой и на мотив знакомой всем песни о военном наркоме дико запел в сумятицу холодного ветра:
И за делом за правым,
За любимым начсплавом
Мы багры на себе понесе-ем!
…Лодки прыгали по вертлявым горбушкам волн, с трудом выгреблись на фарватер. Романов кричал:
— Запань огибай! К такелажному-у!
Внизу склада, у самого волнобоя, будто расцвел в этой шумной ночи дивный желтый цветок. Только чуть-чуть колебались от ветра его большие широкие лепестки и завораживали своей странной, живой красотой. Глядя на стекла горящих фонарей, Тихон ругал себя:
«Вот что значит с бабой постоять… Уж и цветы мерещатся!»
Швора, Михайлов и еще кто-то, похоже женщина, кинули в лодки концы мягких пеньковых канатов, подали фонари. Мастер присматривался, в какую лодку сесть пятым.
