— Ишь ты, о совести моей вспомнил. А когда я жилы надорвал, спасая вашу запань, меня пожалели? О ребятах моих вспомнили?! Не лезь, не липни ко мне с совестью!
Тихон остановился, дыхнул сторожу в его узкий, усохший затылок:
— Но Романов-то не виноват. Не Романов был начальником сплавучастка.
— Вот спасибо… Помню, дорогой, что не ты…
Корнев обернулся, покачал головой.
Тихон двинул сапогом в дверь конюховки и шагнул в тревожную ветреную ночь.
Не вышло у начальника со вторым горошком на ложку…
8
Дома спать совсем не хотелось. Да и какой сон, когда сам не свой. Не избывалось в Романове то раздражение, которое захватило его в конюховке.
…В кухне Тихон зажег лампу, присел к столу и потянулся к районной газете — Фаина, как всегда, позаботилась, на видное место положила.
Номер был субботний, за двадцать второе августа.
Романов всегда начинал чтение со сводки Совинформбюро.
«„ИТОГИ ТРЕХМЕСЯЧНЫХ БОЕВ НА СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОМ ФРОНТЕ“ (с 15 мая по 15 августа)
Немецко-фашистские оккупанты захватили в районе Дона и на Кубани большую территорию и важные в промышленном отношении города — Ворошиловград, Новочеркасск, Шахты, Ростов, Армавир, Майкоп.
Потери советских войск с 15 мая по 15 августа составляют: убитыми, ранеными и пропавшими без вести 606 000 человек, 2240 танков, 3162 орудия всех калибров, 2198 самолетов…»
Романов встряхнул головой.
Шестьсот шесть тысяч! Веселые итоги, ничего не скажешь… Да, война — это и бухгалтерия тоже, самая страшная бухгалтерия. Любо не любо, а подбивай итоги… Шестьсот шесть тысяч матерей бьются сейчас по стране в слезах…
Кусая губы, Тихон сцепил на столе руки, невидящими глазами уперся в их темный загар.
В тишине громко лязгали стенные ходики. Романов прислушался, невольно отдался этому лязгу и вдруг отчетливо услышал другой, грозный скрежет металла.
Все нарастал этот скрежет и, переходя в оглушительный грохот, уже заполнял все смятенное существо Тихона, заполнял собой весь сущий мир.
Сознание заметалось в бесконечных закоулках памяти — где он слышал этот страшный грохот войны. Где?!
…Давно ли крутили ту картину, что называлась «Если завтра война». Давно ли пели бодрые, усыпляющие слова: «И врага разобьем малой кровью, могучим ударом!»
В считанные дни, на чужой земле, артисты кино управлялись с врагами…
Второй год топчет, терзает немец советскую землю, и вот она, сводка итогов трехмесячных боев с ее огромной кровью…
Это как же так?!
Обида и горечь от сознания того, что кино обмануло все надежды, все начальные ожидания, опять и опять мучили Романова. Он встряхнул головой, поднял от стола лицо, и газетный лист снова ударил в глаза четким шрифтом.
