Натолий бережно опустил чемодан на иссеченное топором крылечко, присел на ступеньку и неспешно закурил. Усмешливо покосился своими глубокими черными глазами:
— Не озирайся, Петка! Нету моей остятки, аха! Не усидела, за ягодой опять Клавдя сбежала. Да, сёгоды смородины необорно. Так, заходи, обопнись о порог.
Избушка у Натолия старая, скособочилась, крыта она на один скат дранью и длинными сшивными берестинами. Чуть поодаль — маленький огородишко, обнесенный жердяным пряслом, неказистая стайка для коровы, банешка, что топится по-черному, а на ограде — низкая летняя кухня из горбыля и крохотная коптильня для рыбы.
Простота жилья стариков и понятна, и дорога мне — сам вырос в рабочем бараке, где аршинное бабушкино зеркало в деревянной раме с накладными вырезами было уже чем-то сказочным и для всей нашей улицы.
На темном запеке нештукатуренных стен только ружья да сушеные впрок травы. Под низкими окошками широкие, удобные и для работы лавки, крепкий простеночный стол. Большую кровать с лосиной вместо одеяла подпирает огромная русская печь для постава сразу нескольких чугунков. В кути, в запечье, висит вся, пожалуй, одежда стариков.
В избушке мы докурили папироски, дружно кинули окурки в деревянную лохань у порога, и Натолий легко вскинулся с лавки:
— Дак, мы чё рассиживаем, а? Однако ты, Петка, голодный. Давай чисть картошку, снаряжай уху, а я огонь разведу.
— Рыба есть?
— Сорна только.[17] Я вчера сеть на озере снял.
— А на удочку там берет?
— Окунь, щука хорошо хватала. Ты эту махалку-та привез?
— Привез спиннинг, как же!
— Аха, ну покидаш…
Варили и завтракали на дворе — грубый темный стол был косо исполосован светлыми полосами солнца, что тянулись сквозь частые щели кой-как сбитых — горбылей. Мы, конечно, выпили перед ухой — привез я бутылку, только Натолий, противу обыкновения, что-то загрустил. Он похлебал совсем мало, бросил ложку и закружил вокруг стола.
— А то я повесил голову, Петка, что дети забывать стали. С весны Кольку с Валькой звал косить. Пишут, отпуска нынче летом нет. Пошто им не дают, что за начальники на заводе?.. Знать бы надо: стар Натолий, а корова жорка, сено знай подавай!
Хозяин Сохачьего опустился возле меня и уже заговорил раздумчиво, будто с самим собой. Пальцы его рук, сбитые, исковерканные в суставах, торопливо шарились то по столу, то по коленям заношенных штанов, заправленных в осевшие голенища легких, недавно смазанных бродней.[18]
— Стар я становлюсь, Петка… В прошлом году говорю Кольке: ну, Валька — баба. Валька за городским замужем, его, знаю, сюда не заманишь. А ты, сын? Ты — остяк, тебе только и жить на Сохачьем — родительская земля тепла… Ладно, не хошь работать в леспромхозе… Тогда заступай на мое место, лесником. А то в рыбнадзор иди. Отец кедровник, а сын бы реку оберегал… Колька, ты больше здесь, здесь нужен!
