Дрожа от страха, но обреченный далее следовать своему импровизированному плану, я с тем же скрежетом потащил стул обратно к столу. Усевшись, я перегнулся через невротично чистый стол, пока мое лицо не оказалось в нескольких дюймах от очков психиатра. Своим дыханием я мог бы сбить B-52 на том фото. Я неделю не мылся и не чистил зубы.
— В армии служить хочешь? — осведомился врач, откинувшись назад и сдерживая вдох.
— Нет, сэр, честное слово, я боюсь, что не смогу с этим справиться, сэр — искренне ответил я. Мои глаза наполнились крокодиловыми слезами. Впервые в жизни я проходил пробу на актерское мастерство, даже не задумываясь об этом.
— Тебе пойдет на пользу! — отрезал психиатр, с отвращением тряся головой. Он шлепнул штемпель на мои бумаги, равнодушный к моим театральным талантам, и направил меня в следующий кабинет. Пошатываясь, я вышел за двери.
И очутился перед длинным столом, на котором складывались заполненные анкеты. Чернокожая женщина-волонтер приняла у меня документы. На вид лет пятидесяти, в униформе, едва не лопавшейся по швам и с добрым лицом — единственным добрым лицом, которое я видел за весь день. Когда я протягивал ей бумаги, она ощутила состояние моей души и чуть задержала меня возле стола. Указав на клеточку «гомосексуальные тенденции» в анкете, она спросила: «Проверьте внимательно, вы все заполнили?»
Я взглянул на нее, вначале испуганно, затем с надеждой, и она кивнула головой. Я так и не знаю, действительно ли она подумала, что я гей, или я просто показался ей слишком хрупким для армии.
Несколько часов спустя мне выдали мою классификацию: 1Y. Клерк сообщил мне, что через год я должен буду явиться на повторную проверку, но сейчас я был СВОБОДЕН! Мне бы конечно, хотелось получить 4F, что означало полную непригодность для армии, но желания подзадержаться здесь и начать им что-то доказывать у меня не возникло.
Мама подобрала меня на углу МакАртур Парк. Садясь в машину, я очень стеснялся, что от меня плохо пахнет, но когда я, наконец, рассказал ей о своих злоключениях, я понял, что мой запах — это самое меньшее, что ее беспокоило.
Что касается отца, то он никак не проявил своих чувств по данному поводу.
Теперь последним, кому предстояло отмазаться от армии, оставался Моррисон.
* * *
14 июля, в день взятия Бастилии, я отвез Джима на медкомиссию. Перед призывным центром выстроилась длинная очередь, и Джим бесстрастным тоном предложил мне пойти прогуляться и вернуться за ним через пару часов. К этому времени он со всем управится. Я попытался сказать, что у меня лично на это «все» ушел целый день сплошной нервотрепки, но он в ответ только глянул на меня со своей волчьей ухмылкой, и я сразу согласился сходить куда-то перекусить, чтобы потом вернуться за ним. Мне по любому не хотелось торчать около призывного центра. Я начинал нервничать просто от того, что нахожусь в этом месте.
