— Не доставай. Несколько блюд подряд, и обожрешься до усрачки. Но мне это напоминает о том, как кормят у нас во Флориде!
— Ну да, тем более, что все так дешево! — воскликнул я.
Джим скривился в своей медленной улыбке, которая столь редко появлялась на его лице.
* * *
«У Оливии». Маленький душевный ресторанчик на углу Оушен Парк и Мэйн. Придорожная харчевня, словно перенесенная в L.A. откуда-нибудь из Билокси, штат Миссисипи. Народу было полно, как обычно. Ресторанчик, который Джим позднее увековечил в своей “Soul Kitchen”, был забит студентами кино-факультета и чем-то напоминал вагон-ресторан, увязший в песке посреди пляжа.
Молодая девушка с большими карими глазами и длинными черными волосами плавно проплыла мимо нас.
— Смотри, Джим, это же та певица, Линда Ронстадт, которая живет на Харт Стрит.
— Ага. Как ее группа называется?
— Stone Poneys.
— Ненавижу флок-музыку, но она ничего, — он дважды окинул ее оценивающим взглядом.
Прибыла еда, и мы принялись за дело, по ходу судача насчет местной музыкальной сцены со ртами, набитыми жареной курятиной. Говорил, впрочем, больше Джим, а я поддакивал и шнырял глазами вокруг. Мне еле слышал его из-за шума и гама, стоявшего в помещении.
Спустя полчаса Оливия скомандовала, перекрывая общий гомон: «Ланч окончен!» Она носила традиционный вышитый передник поверх обширной юбки и слегка прихрамывала на правую ногу. От нее исходила волна теплоты, но эта большая черная женщина, чье имя было для нас синонимом слова «душа», никогда не позволяла никому из посетителей задерживаться после закрытия и немедленно выставляла всех вон. Ей было плевать на несколько лишних долларов, если ей требовалось немного покоя. Никто не обижался.
Ее ресторанчика давно нет, но легенда продолжает жить в словах Джима:
Что ж, часы говорят, пора закрываться
И мне уходить, понимаю, пора
А я хотел бы здесь остаться, до утра
Оставь меня заночевать в твоей душевной кухне,
Отогрей мое сердце у своей нежной плиты,
Выставь вон и я уйду бродить, бейби,
Спотыкаясь в неоновой роще.
— Давай сходим в вечером в «Venice West Cafe», — предложил Моррисон, когда мы собрались уходить. Он одним долгим глотком допил остатки черного кофе, пока я глазел через окно на проходящих мимо девушек.
— Давай, — согласился я, не отрываясь от окна. — Еще ни разу там не был.
Когда девушки скрылись из виду, я продолжил:
— А поэты у них там еще выступают?
— Понятия не имею. Сходим, узнаем.
* * *
В первых числах июля мы катались с Джимом по Венеции на моей Singer Gazelle, европейской машине, на которую я сменил свой Форд-кабриолет. Смотрелась «Газель» отлично и при этом жрала намного меньше бензина. Бензин продавался по тридцать пять центов за галлон, так что за доллар я мог объехать пол-города. Папа отправился со мной покупать машину, чтобы меня не надули, как в прошлый раз. Когда мы выезжали с парковки, он спросил, не хочу ли я уступить ему руль.
