— Мог бы уж сделать один раз исключение...
— Джинны, да будет тебе известно, никогда не нарушают своих клятв. И не делают из них исключений.
— А если я освобожу тебя от клятвы?
— Увы мне, недостойному... Освободиться и освободить от нее ни в моих, ни в твоих силах.
— И совсем-совсем ничего нельзя сделать?
Джинн призадумался... Волька, позабыв о еде, напряженно следил за его лицом. Что за несправедливость?! Целый год этот вздорный старик изводил его непрошенными и бесполезными чудесами, а теперь, когда позарез нужно чудо — не лично Вольке Костылькову, а всей стране — вот как все оборачивается... Ну придумай же что-нибудь, Хоттабыч!
И тот придумал.
Оказывается, еще находясь в заточении, в самом его конце — почувствовав, что сосуд поднимают со дна реки — Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб принес другую клятву, не менее прочную: кто бы ни оказался его спасителем и избавителем, он, джинн, обязуется исполнять его желания, любые, — но по одному раз в двенадцать лет, до тех пор, пока длятся дни спасителя, да продлит их Аллах на долгие-долгие годы.
И эта клятва не отменяет вторую, но все же оставляет маленькую лазейку...
— Хорошенько подумай над своим желанием, о драгоценнейший. Не ошибись, ибо возможность исправить ошибку появится не скоро.
— Но я ведь уже пожелал... — растерянно произнес Волька. — Ну, насчет матери...
— Забота о родителях — лишь одно из твоих неисчислимых достоинств, и я уверен, что от твоих потомков тебе, о драгоценнейший, воздастся за то сторицей! Однако в помощи моей ничего чудесного и волшебного не будет, достаточно сделать один звонок, а я уже давно перестал считать телефон волшебством и чудом... Так что твое желание остается за тобой, можешь произнести его сейчас, можешь неторопливо поразмыслить над ним под сенью твоего благословенного дома.
— Придумаю здесь, — пообещал Волька, — подожди секундочку...
Ага, под сенью дома... А потом еще неделю дневать и ночевать на площади, чтобы хотя бы втиснуться во внутренний дворик?
Но что пожелать? Здоровья и хорошей работы для матери? Так с работой и без того Хоттабыч пособит... Или попросить, чтобы отец пришел с фронта живым и невредимым? Мелко, мелко, комсомолец Костыльков, мелко и эгоистично...
— Я хочу, чтобы мы победили, — сказал он уверено и твердо. — Чтобы как можно быстрее сломали хребет Гитлеру и чтобы настал мир.
— Да будет по словам твоим! — торжественно произнес джинн.
Он выдернул волосок из бородки, делавшей его похожим на всесоюзного старосту товарища Калинина, разорвал на множество мелких частей, подбросил их в воздух...
