— Маршав, ты кричишь…
— Ещё бы мне не кричать! — я выдернула руку. — Ты не понимаешь!
— Нет, — призналась Кев. — Мне трудно понять…
— Ты помнишь своего первого парня?
Она помолчала, замявшись с ответом.
— Неужели не помнишь? Как вы впервые взялись за руки, как поцеловались, когда у вас случился первый секс?
— Помню, — тихо ответила она.
— Вот! Согласилась бы это стереть? Если бы он погиб, а не вы сами разбежались бы, пересравшись друг с другом до термоядерной войны.
— Он погиб, — медленно выговорила Кев.
— Ты за него отомстила?
— О да! — хищно оскалилась она, сжимая кулак.
— А я за Олега — нет.
— Да, Маршав, — кивнула Кев. — Ты права. Это больно. Я могу тебя обнять?
Неожиданный вопрос. Обнимашками Кев никогда не страдала, и вдруг спросила. Но, если честно, я же сама всегда отторгала любые прикосновения, язвила злыми словами, отдёргивалась… кому понравится обнимать свернувшегося в колючий жар ежа?
Я сама ткнулась лбом Кев в плечо. Она неловко погладила меня жёсткой ладонью — по голове, по плечам. Жаркая рука, как у них у всех, температура тела в норме для любого маресао — сорок — сорок один с половиною по Цельсию. Примерно. Перевод местной системы шкалы температур в привычные цельсии дался мне не просто, но я его сделала. В период адаптации к жизни на галактическом стационаре. Мне нравилось нагружать мозг подобными штуками тогда.
Чтобы отвлечься. Чтобы не думать. Чтобы не вспоминать.
А сейчас нахлынуло.
Как Олег приехал в Питер и ждал меня у выхода из институтского парка — с розой. Он дарил мне розы, одну штуку, всегда только одну, но какую! Роскошную, свёрнутую в тугой бутончик-рюмочку… Я их сушила дома, на память. Стояли в кувшине как икебана у меня в доме. Ни одну не выбросила… а некоторые из них внезапно пустили корни. Закопала весной в саду, и одна внезапно дала всходы. Она не зацвела летом. Не успела. Что теперь с нею, кто укрыл её на зиму… семьсот с лишним лет тому назад… Вымерзла, наверное. Не пережила без человеческого тепла северную зиму.
Олег, Олег…
Мы встречались в безумии питерской осени, синей и золотой, и листья летели в парках Гатчины и Павловска, и были жаркие ночи в лучших отелях центра, и его руки, горячие, жаркие, по плечам, по спине, на бёдрах… Всё ушло!
Умерло вместе с Олегом.
Навсегда умерло. Насовсем.
Сгорело!
Кев молча гладила меня, потом помогла раздеться и лечь в постель. Держала за руку, как… Как мама в детстве, когда я болела. Слёзы всегда приносят бессилие, за которым следует сон. Засыпая, я, кажется, именно так и назвала Кев. Мамой…
