Я отталкивала его, потому что боялась.
Я могла признать это сейчас, после месяцев упорной терапии.
Его сексуальные наклонности вскрывали старые шрамы от жестокого обращения с Кристофером в моей юности, и, как трусиха, я позволила своему страху управлять мной и разрушить мои отношения с лучшим мужчиной, которого я когда-либо знала.
Ничего из этого я не рассказала мафиози, сидящему напротив, будто мы были в его доме, а не в моем. Что-то в его непринужденной манере, казалось, усугубляло все мои недостатки. Под этим оливково-черным взглядом я чувствовала себя обнаженной и мокрой, и мне это совсем не нравилось.
Поэтому я приподняла подбородок и холодно посмотрела на него.
— Ничего стоящее не бывает легким.
Внезапный смех вырвался из его широкой груди.
— О да, Елена, с этим я могу согласиться.
Я взяла кусок нежного сашими и позволила ему растаять на языке, прежде чем отложила палочки для еды и посмотрела на него холодным профессиональным взглядом.
— Пока ты здесь, мы должны довести дело до конца. Сотрудник службы пробации [5] будет по твоему адресу в десять часов утра, чтобы установить и настроить тебе на лодыжку специальное устройство. Если у тебя нет их разрешения на посещение врача, церкви, на терапию или на что-то столь же прагматичное и важное для твоего здоровья, ты будешь ограничен своим домом.
Он пожал плечом и сделал большой глоток вина. Я смотрела, как его горло сжимается, когда он сглатывает, удивляясь плотности мускулов на его шее, переходящих на плечи. Я была заядлым бегуном, который никогда не пропускал тренировки, поэтому я знала, что он, должно быть, тренировался каждый день, поддерживая такую невероятно спортивную форму.
— Восхищаться мной это нормально. — его голос врезался в мои мысли, разгоняя румянец, разлившийся от моих щёк до груди, как вино в его бокале. — Ты женщина Ломбарди, и поэтому я уверен, что ты глубоко ценишь красоту.
— Вот почему я не люблю итальянских мужчин. Ты невероятно высокомерный.
— Разве это высокомерие, если оно основано на фактах? Зачем притворное смирение? Ты бы предпочла, чтобы я обманул тебя, чем сказал правду? — спокойно возразил он.
Я чувствовала себя так, словно меня подвергают перекрестному допросу в суде, его глаза ищут трещины в моем фасаде, его разум тщательно вычисляет каждое слово из моих уст. Меня бесило то, что он думал, что имеет право допрашивать меня. Что он думал, что имеет право знать меня.
Никто не имел.
Я была островом, и мне это нравилось.
