От «девятнадцатого февраля» к «первому марта» (Очерки по истории народничества) | страница 43
Таким образом, уже в ранних своих произведениях Писарев выступает законченным и последовательным западником, ищущим спасения не в упрочении исконных, общинных начал, свойственных, якобы, русской жизни, а в движении ее по тому же пути, по которому идет Западная Европа, – т.е. через капитализм к социализму. Как мы убедились из только что приведенных цитат, заимствованных нами из статьи Писарева «Очерки из истории труда», написанной им в 1863 г.[65], он предчувствовал, что капитализм, эмансипируя личность рабочего и создавая условия, необходимые для сближения и сплочения работников, тем самым подготавливает почву для социального преобразования, имеющего своею целью освобождение труда из-под власти капитала[66].
Западничество Писарева вполне соответствовало общему направлению «Русского слова». Благосветлов, считавший, что основная задача, стоящая перед Россией, заключается в усвоении ею начал западно-европейской жизни[67], с самого начала придал своему журналу западнический характер. Мы не имеем возможности подробно освещать социально-политическую программу этого журнала и поэтому ограничимся лишь краткой формулировкой ее.
«Россия – страна хлебная и потому бедная». Первое условие увеличения ее материального благосостояния – развитие в ней фабрично-заводской промышленности.
Так оценивало «Русское слово» ближайшие потребности России в экономической сфере[68].
Из сказанного выше мы убедились, что по основным вопросам русской жизни «Современник» и «Русское слово» придерживались диаметрально противоположных взглядов. К 1864 году расхождение между ними выявилось с полной ясностью и обусловило то резкое столкновение, которое Достоевский оценил как «раскол в нигилистах».
Поводом для возобновления полемики, прервавшейся на время после двукратного выступления Салтыкова, явилась статья Писарева «Мотивы русской драмы». Один из историков литературы вполне правильно отметил, что в этой статье «происходит окончательный разрыв Писарева с Добролюбовым и его школой, т.е., говоря короче и определительнее, с идеологией народничества»[69]. Неслучайным, конечно, было то, что, желая отмежеваться от Добролюбова и его последователей, Писарев избрал темой своей статьи взгляды Добролюбова на творчество Островского.
Известно, какое значение придавал Добролюбов мрачной картине торжествующего самодурства, нарисованной Островским. Для Добролюбова эта картина являлась изображением не только той среды, к которой принадлежат герои Островского, но всей русской жизни. Добролюбов горячо приветствовал «Грозу» вследствие того, что в ней он, как ему казалось, находил указание на выход из тяжелого положения и признание того, что русская жизнь заключает в себе задатки более разумного, законного, «правильного порядка дел». В «Грозе» он нашел «что-то освежающее и ободряющее», обнаруживающее «шаткость и близкий конец самодурства». В самоубийстве Катерины он видел «страшный вызов самодурной силе», «протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой и над бездной, в которую бросилась бедная женщина»