. В другой статье, относящейся к тому же 1861 году, «Процесс жизни», Писарев издевается над «филантропами», которые обвинят вас в негуманности, «если вы скажете, что народ груб». «Преклоняйтесь пред народной правдой, уважайте даже народные щи да кашу и не верьте Молешотту… – вот что скажут вам филантропы»
[55]. В следующем году он отзывается как о донкихотстве о «вечно фразистых, неясных бреднях о народности, о русской цивилизации, о будущем влиянии России на умственную жизнь Европы»
[56]. Еще немного позже Писарев прямо ставит вопрос: может ли интеллигенция «взять для себя хоть какую-нибудь частицу из народного миросозерцания» и нужно ли в связи с этим изучать народ и его жизнь. Ответ его на этот вопрос короток и ясен: интеллигенции нечего взять из народного миросозерцания, потому что «идеи и мотивы этого миросозерцания находятся в самой непримиримой вражде со всеми элементарными учебниками физики и географии». С другой стороны, работать на пользу народа, по мнению Писарева, можно и без изучения его идей и взглядов. «Поэтому я говорю еще раз, – пишет Писарев, – что изучать
народное миросозерцание,
или,
проще,
народное суеверие нет никакой надобности»
[57].
При таком взгляде на народ и народную жизнь Писарев, конечно, не мог верить в то, что темная, неразвитая народная масса способна собственными силами сбросить с себя гнетущее ее экономическое и политическое иго. Свое скептическое отношение к народной революции Писарев с полной ясностью выразил в написанном в 1862 г., но опубликованном значительно позднее, блестящем политическом памфлете «Пчелы». Памфлет этот далеко еще не оценен в надлежащей мере историками нашей общественной мысли, но хорошо понят прусскими жандармами, запретившими немецкий перевод «Пчел», и известным мракобесом 70-х годов Цитовичем, писавшим: «Эти „Пчелы“ гораздо ядовитее всякого „Набата“, „Общины“, „Земли и воли“, всяких прокламаций и „воззваний к молодому поколению“»[58]. Действительно, тот подъем революционного пафоса, которым отличаются «Пчелы», то негодование, которым пропитана каждая строчка этого памфлета, направленного против государственного и экономического строя, попирающего интересы трудящейся массы, та горячая симпатия, которую вызывают в авторе рабочие пчелы, осужденные трудиться в течение всей своей жизни для того, чтобы тунеядцы-трутни могли без забот и печалей наслаждаться жизнью, – все это дает основание признать «Пчелы» одной из наиболее ярких страниц в блестящем литературном наследстве, оставшемся нам от Писарева.
