Зайцева не удивляют нападки Салтыкова на молодое поколение: от этого «самодовольного балагура» ничего иного и ждать не приходится; он только сбросил с себя одежду, которою неудачно пытался маскироваться. Гораздо удивительнее то, что выходка Салтыкова появилась на страницах того самого журнала, в котором печаталось «Что делать?». Вот почему Зайцев считал необходимым, минуя Салтыкова, обратиться непосредственно к редакции «Современника».
«Обращаю внимание уважаемых сотрудников „Современника“, – писал он, – на новое направление, придаваемое этому журналу г. Щедриным; прошу их вспомнить обличения, которыми они часто преследовали литературное ренегатство, и заметить, что „Современник“ находится в эту минуту на весьма скользком пути… Скажу прямо: совместить в себе тенденции остроумного фельетониста с идеями Добролюбова журнал, уважающий себя, не может. Надо выбирать одно из двух: или итти за автором „Что делать?“ или смеяться над ним».
В том же номере «Русского слова», в котором был напечатан ответ Зайцева Салтыкову, появилась сильно ударившая по последнему статья Писарева «Цветы невинного юмора», написанная независимо от фельетона Салтыкова и до ознакомления с ним. В этой статье, кажущейся столь несправедливой нам, хорошо знающим последующую литературную деятельность Салтыкова и основательно позабывшим не вошедшие в собрание его сочинений фельетоны 60-х годов, Писарев указывал на беспринципность как на основное свойство сатиры Щедрина, лишающее ее серьезного общественного значения.
Статьи Зайцева и Писарева заставили Салтыкова выступить в мартовской книжке «Современника» с разъяснениями и растолковать смысл своего первого выступления. Под влиянием энергичной атаки Зайцева он попытался смягчить впечатление, произведенное его первой статьей. Однако, озлобление, вызванное в нем критикой Писарева, помешало ему добиться этого.
Во второй статье Салтыков указывал, что оппоненты не поняли его и приписали ему, чего он вовсе не намеревался утверждать. Говоря: «все там будем», он, якобы, имел в виду не всю радикальную молодежь, а лишь определенную часть ее, компрометирующую своим поведением те идеи, сторонниками которых она себя выставляет.
«Всякая партия, всякое дело, – писал Салтыков, – имеют своих enfants terribles, которые до тех только пор бывают терпимы, покуда дело еще слабо и покуда малейший разлад в недрах той партии, которая его поддерживает, может повредить ему. Эти enfants terribles юродствуют, мечутся, не умеют держать язык за зубами и всего охотнее хватаются за внешние признаки дела, так как других они и понимать не могут». Из среды этих enfants terribles выходят «своего рода горлопаны, юродствующие и вислоухие». «Эти последние плавают столь же мелко и точно так же не идут далее внешних признаков какого бы то ни было дела, но уже возводят эти признаки в принцип и проповедуют громко, самодовольно и с ожесточением».
