Это унизительно.
Она развязывает мне ноги, а потом ставит на место судно. Как только я заканчиваю, она берет его и уносит в ванную. В туалете смывается вода.
Я бросаю взгляд на поднос. Там бутерброд с чем-то вроде ростбифа и нарезанные ломтиками яблоки в миске. В животе урчит.
Моника возвращается в комнату и связывает мои лодыжки. Затем она берет поднос и садится на кровать рядом со мной.
— Как же я буду есть, если не могу пользоваться руками?
Она берет один из ломтиков сэндвича и со скучающим видом подносит его ко рту. — Открывай шире.
— Серьезно?
— Ты хочешь есть или нет? Я не против, чтобы ты голодала.
Мой желудок протестующе урчит. Это просто смешно.
Я открываю рот и откусываю кусочек, свирепо глядя на нее.
— Он велел тебе это сделать? — спрашиваю я с полным ртом ростбифа с горчицей. — Он велел тебе прийти сюда и кормить меня, как ребенка?
— Я делаю для клуба все, что должна.
— Что это вообще значит?
— Только то, что я сказал.
Как будто это все объясняет.
— Хочешь воды? — она поднимает одну из бутылок. Несколько капель конденсата капают мне на живот. Они щекочут, стекая по моему боку, но я не могу их вытереть.
Сейчас здесь прохладнее. Должно быть, кто-то включил центральный кондиционер.
Я киваю.
Моника откручивает крышку и подносит бутылку к моим губам, позволяя сделать несколько глотков. Жидкость прохладная и освежающая.
Я откусываю еще несколько кусочков бутерброда и встречаюсь с ней взглядом. — Я не понимаю. Как ты одобряешь то, что здесь происходит?
Она одаривает меня невеселой улыбкой. — Пытаешься взывать к моей совести, Липкие пальчики?
Да, наверное, бессмысленно пытаться взывать к чувству женской солидарности. С той минуты, как я увидела, как женщины реагируют на то, что делает Ди, я почувствовала, что среди женщин есть сильное чувство сестринства. Проблема в том, что я в этом не участвую. И если то, что сказала Текила, правда, то никогда не буду.
— Да, наверное, так оно и есть. Но я действительно хочу знать. Разве это не беспокоит тебя? — я бросаю взгляд на одно из своих связанных запястий.
Она дает мне последний кусочек бутерброда. Смотрит прямо на веревки, потом на меня без всякого сочувствия. — Даже если и так, это не имеет значения.
— Почему?
Она ставит поднос и отодвигается. — Ты действительно не понимаешь, да? — она вздыхает. — Позволь мне ввести тебя в курс дела, Марсианка. Это? — она машет руками по комнате. — Это место, эти люди? Этот клуб — все, Стефани. Это вся наша жизнь. Все, что мы делаем, делается для клуба. Верность — это название игры. Никто не идет против Бандитов. Нет на половину здесь, на половину там. Ты либо участвуешь, либо нет.
