Я наклоняюсь вперед или пытаюсь, насколько это возможно в данных обстоятельствах. — Погоди минутку. Моника, тебя заставляют это делать? Они держат тебя здесь?
Я уже слышала подобные вещи. Как бы. В Колонии пасторы говорят о том, что все, что каждый делает, делается на благо единой цели, что мы должны оставаться верными не только Богу, но и друг другу. Когда-то я верила в их «мы против них». Что мир — это ужасное место, зло, которое хочет нас уничтожить, и единственный способ выжить — не подпускать остальных и держаться вместе.
У меня такое чувство, что в том, что делают здесь мужчины, нет ничего божественного, но она все равно говорит так, как женщины в Колонии начинали говорить, когда я видела правду. Она все еще звучит как женщина, попавшая в ловушку организации, которая использует запугивание и играет на их страхах, чтобы держать их в узде.
Но как только я задаю этот вопрос, я понимаю, что неправильно поняла всю ситуацию.
— Пфф. Едва. — Она смеется. — Поверь, меня не заставляют делать то, чего я не хочу. Я выбираю быть здесь.
Я обдумываю это, позволяя ее словам утонуть. Теоретически все, что она говорила, можно было списать на страх. Она могла бы убедить себя, что лучше остаться здесь, чем пытаться уехать.
Со временем я начала понимать, что, когда некоторые люди в Колонии говорили о том, как сильно они любят братство, как сильно они любят церковь, они не проявляли искренности. Это был страх. Я видела это в их глазах, страх, к которому была слепа всю свою жизнь. Я видела это по тому, как Сара смотрела на охранников. Я видела это у жены Сета, когда она думала, что за ней никто не наблюдает. Но это совсем другое. Я слышу преданность, слышу обожание Моники к этому… клубу, и это не слепое обожание, которое показывают, когда им промыли мозги.
Она имеет в виду то, что говорит. Она не пленница.
Раздается стук в дверь. Моника хватает большое полотенце из ванной Спайдерав и возвращается, набрасывая его на меня.
— Что ты делаешь?
Не отвечая, она возится с полотенцем, явно удостоверяясь, что все мои женские прелести прикрыты. Затем она подходит к двери и открывает ее.
Высокий, стройный байкер с гладко выбритым лицом и острыми серыми глазами входит с кожаной сумкой. Моника жестом показывает на меня, как бы говоря: «ты здесь из-за нее».
Он кивает и идет ко мне, ставя сумку на тумбочку, в то время как Моника снова садится рядом со мной на кровать.
— Кто он? — спрашиваю я ее. — Почему он здесь?
