Надписи вообще стали повальным увлечением. Стены вагончиков и временных построек пестрели образцами таежного остроумия: «Спорт — сила, спирт — могила»; «Враг подслушивает!» — это у «кубрика» радиста; на сарайчике, где разместилась механическая мастерская: «Бог создал человека, но не создал запчастей», на отделе кадров: «Чистилище». А на своем вагончике Дим Дпмыч изобразил человека в шкуре, над ним спутник и выписал торжественное латинское: «Через тернии к звездам». Впрочем, попадались надписи и «занозистые». Самой приличной из них была дописка у палатки начальства. Начальство не обижалось.
По утоптанному снегу возле палатки летали биты. Вдруг сгрудившиеся вокруг игроков ахнули: шаровка, вывернувшись из руки Антохи Пьянкова, взбив полу палатки, влетела в ее нутро и, слышно было, глухо брякнулась обо что-то.
— В чей-то лоб угодил,— раздался в тишине скорбный голос Тимки Грача.— Кошмар — не то слово.
Братва смеялась, но тут из палатки вышел сам Маныгин.
— Вы что, дьяволы, на людскую жизнь покушаетесь? — Он усмехался.— У кого это руки кривые?
— Нечаянно я, Анатоль Васильич,— скорчил плаксивую рожу Антоха, литая толстая шея его покраснела на загривке.
— Вот я и говорю: руки кривые.
— Не-ет,— сказал Аникей Малых,— он по части городков у нас чемпион.
Где-то в небе — где, поначалу за деревьями было не видно — зарокотал мотор. В управление шел вертолет. Вот он вынырнул из-за макушек, накренился и пошел к посадочной площадке. Никого это не взволновало: ежедневные рейсы вошли в привычку и вертолеты называли теперь уже по-свойски, по-летчицки — «бортами».
— Чемпион, говоришь? — Маныгин, склонив голову чуть набок, покосился на Антоху.— Хорошо. Ставим по пять фигур. Если я выиграю, Пьянков на два часа идет на кухню колоть дрова. Все. Обжалованию не подлежит. Ставь, ребята!
— А если выиграет он? — потянулся к Маныгину своим птичьим носом Тимка.
— Выиграет — я его прощаю.
Толпа невнятно загудела, Лешка протолкался поближе.
Били пофигурно, все громко считали биты — по сколько на каждую фигуру. Антоха лупил лихо, размашисто, похваляясь удалью, и не зря: броски были точными. Маныгин бил, пожалуй, резче — только свист понужал воздух. И тоже не мазал. Шли вровень. Болельщиков охватил азарт.
Осталась последняя, пятая фигура — «пулеметное гнездо». Пьянков долго прицеливался. Лешке хотелось, чтобы он промазал.
— Не подкачай! — крикнул кто-то.
Антоха сильно размахнулся, метнул биту — «гнездо» развалилось, лишь две рюхи вылетели за черту «города».
