С хрустом и протяжным уханьем падали деревья. Широко и прямо дорога всекалась в тайгу.
Собственно, это была еще не дорога — только просека. Дорогу по ней предстояло проложить. А сначала нужно было прорубить в тайге шестикилометровый коридор. Рубили сразу с двух сторон: с одной — десантники, с другой — группа, идущая от Тунги.
Лешка работал пилой «Дружба». Первые дни было до отчаяния маятно. Бойкое цепное «полотно» пилы вначале ходко врезалось в ствол, но потом его обязательно заедало. Пила ерундила, не слушалась Лешки, и, взмокнув от пота, проклиная все на свете, он готов был забросить зто с непривычки тяжеленное чудо техники в сугроб, плюхнуться в снег и зареветь. Да реветь было некогда.
Постепенно к пиле он приноровился и хоть работал, может, похуже других, однако стало терпимо.
По вечерам, забираясь в вагончике на нары, он ощущал в душе горечь и пустоту, промерзлое тело ныло от усталости, хотелось по-щенячьи скулить. А ведь физически Лешка вроде не был хлюпиком. Ведь и бегал неплохо, плавал и нырял. Только сейчас-то это было ни к чему. Тело чувствовало себя неуклюжим, руки теряли подвижность, а мысли в тесном, на шестнадцать душ, вагончике, пропитанном запахами пота и бензина, делались вялыми.
Парни, окружавшие Лешку, представлялись ему и взрослее, и сильнее, и находчивее. Может, так оно и было. Лешка старался дотянуться до них, а это получалось плохо. С болезненной своей мнительностью Лешка ощущал, что ему не хватает их простоты, уменья и сноровки. Занятый собой, он не видел, что и другим вживаться в непривычный быт и новую работу нелегко.
Все это было как болезнь, однако некоторые приметы указывали, что болезнь, похоже, излечима: не так стали мучать грубеющие мозоли на руках, меньше ныла поясница, и, бросившись на нары, Лешка уже не сразу проваливался в сон.
В этот вечер он долго не мог заснуть. Вагончик утихомирился, кое-кто уже смачно похрапывал. У печурки сидели трое: радист Слава Новиков, Антоха Пьянков, сушивший портянки, и Дим Димыч, как все теперь звали Диму Преображенского.
В дальнем углу ворчали:
— Сколько было говорено: по ночам в вагончике не курить.
— Да не бойся, не спалю.
— Туши, не то выкину... Тебя, имей в виду.
Кто-то храпанул во всю силу.
— Во дает!
