Долго бродили мы по долине, пока нашли совет. За тыном была лысая поляна, на поляне столы и пни, вокруг столов сидели и ходили вожди всех племён и народов, собравшихся в великий поход. Алрих зашёл в круг и громко назвал себя. Гутоны и прочие одобрительно закивали. Некоторые встали и подошли, чтобы обнять и приветствовать вождя грейтунгов из Киммерии. Один молодой светлоусый вождь малого племени из лесных гутонов, тервингов, подошёл к нам и стал рассматривать меня. Потом он обратился к Алриху, словно меня не было или словно я был бессловесным животным или рабом. Он показал на меня рукой и спросил: «Грек?» Алрих сказал: «Нет, он гутон». Тервинг сказал, что я не похож на гутона. Алрих сказал, что моя мать была гречанка. Тервинг спросил: «Рабыня?» Тервинг усмехнулся, посмотрел на меня нехорошо, как на женщину, и спросил Алриха, почём сейчас в Киммерии греческие рабы. Алрих не ответил на вопрос о ценах на рабов. Алрих спокойно сказал: «Нет, его мать не рабыня. Это Бока, он гутон. Сын Самаэля, гутона, воина, побратима моего отца, вождя Алриха, и гречанки из семьи свободных торговцев. Ему, Боке, принадлежат восемь кораблей с мореходами и всеми припасами, на которых мы, грейтунги из Киммерии, отправимся на запад. На кораблях полно хлеба, сыра и масла. Мы будем плыть на кораблях, петь песни и есть хлеб с оливками. А вы, тервинги, будете плестись по берегу и лизать задницы у своих тощих коней». Все вокруг захохотали. А белоусый тервинг покраснел и заспешил к другому краю поляны.
Алрих сказал мне тогда, что если кто ещё скажет мне, что я сын рабыни, или посмотрит на меня так нехорошо, как на грека, то я должен сразу выхватить свой нож и всадить этому человеку, будь он сарматом или гутоном, воином или вождём, нож прямо в сердце. Я сказал вождю, что меня сразу схватят и казнят смертью. Алрих ответил: «Конечно, казнят. И ты умрёшь как настоящий муж и гутон, а не как греческая девушка». Я промолчал и подумал о том, что мне будет тяжело привыкать к жизни среди гутонов. Ведь я с детства жил в Пантикапее, с греками и иными горожанами. Но я привык очень скоро. Боги всегда были добры ко мне, мне не пришлось убивать гутонов. Я научился встречать прямой насмешливый взгляд своим прямым и злым взглядом и класть при этом ладонь на рукоять ножа. Я научился не улыбаться, как улыбаются друг другу торговцы, а смотреть всегда хмуро, сосредоточено. Гутоны при этом кивали мне и отворачивались, обращаясь к своим делам.
