Онория стала подниматься с места, но вмешалась миссис Уэзерби, которая промокнула лицо леди прохладной тканью.
– Здесь так жарко, – выговорила леди Уинстед.
– Нам было сказано держать окна закрытыми, – пояснила миссис Уэзерби. – Доктор настоял.
– Тот самый доктор, который не заметил столь обширную рану на ноге? – резко спросила леди Уинстед.
Миссис Уэзерби не ответила. Но она подошла к окну и наполовину открыла его.
Онория пристально наблюдала за матерью, не узнавая её в этой решительной и собранной женщине.
– Мама, спасибо тебе, – шепнула она.
Мать подняла голову:
– Я не дам этому мальчику умереть.
Маркус уже давно не мальчик, но Онория не удивилась тому, что мать по-прежнему считает его таковым.
Леди Уинстед снова занялась делом и проговорила очень тихо:
– Это мой долг перед Дэниелом.
Онория замерла. Мать впервые произнесла его имя с тех пор, как он с позором покинул Англию.
– Перед Дэниелом? – осторожно повторила она.
Мать не подняла на нее глаз.
– Я уже потеряла одного сына.
И больше ничего.
Онория потрясённо посмотрела на мать, потом на Маркуса и снова на мать. Она не догадывалась, что мать думает о нём таким образом. Интересно, знает ли об этом Маркус, поскольку…
Она снова посмотрела на него, стараясь как можно тише подавить подступающие слезы. Он всю свою жизнь мечтал о семье. Догадывался ли он, что обрёл такую семью в них?
– Хочешь передохнуть? – спросила мать.
– Нет, – Онория покачала головой, несмотря на то, что мать на неё не смотрела. – Нет, со мной всё хорошо.
Она успокоилась и наклонилась шепнуть Маркусу в ухо:
– Ты это слышал? Мама настроена очень серьёзно. Не разочаруй её. Или меня.
Она погладила его по волосам, откидывая прядь со лба.
– А-а-а-а!
Онория содрогнулась от силы его крика. Теперь матушка делала что-то весьма болезненное для него, и Маркус всем телом натягивал полосы ткани, которыми его привязали к кровати. Ужасное зрелище. Она чувствовала себя так, словно ощущает его боль.
За исключением того, что не было больно. Но это чувство вызывало тошноту. Тошноту в желудке. Тошноту от себя самой. Она виновата в том, что Маркус попал ногой в эту дурацкую лже-нору. Из-за неё он вывихнул лодыжку. По её вине разрезали его сапог, и теперь по её милости он так сильно заболел.
И если Маркус умрёт, его смерть также будет на её совести.
Онория сглотнула, пытаясь избавиться от кома в горле, и наклонилась ещё ближе, чтобы шепнуть:
– Прости. Передать не могу, как мне жаль.
Маркус затих. На какой-то момент Онории показалось, что он её услышал. Но потом она поняла, что это лишь от того, что остановилась её мать. Эти слова услышала она, а не Маркус. Но даже если матушка и заинтересовалась сказанным, то никак не проявила этого. Она не стала спрашивать, что означают извинения Онории, лишь слегка кивнула и продолжила своё занятие.
