Она вопросительно на него посмотрела.
– Ты меня трогала. За плечо.
У неё на губах появилась легкая улыбка.
– Это было всего несколько минут назад.
– Правда? – Он задумался.
– Я здесь уже несколько часов, – ответила Онория.
Его подбородок приподнялся на долю дюйма.
– Спасибо.
Это его голос? Чёрт, как слабо он звучит.
– Передать не могу, как я рада, что ты проснулся. Я имею в виду, что ты выглядишь просто ужасно, но гораздо лучше прежнего. Ты говоришь. И находишься в своём уме. – Онория всплеснула руками в жесте, нервном и неистовом. – Чего я не могу сказать о себе.
– Не будь глупышкой, – сказал он.
Онория быстро покачала головой и отвела взгляд. Но Маркус увидел, как она быстро смахнула слёзы.
Она плачет из-за него. Он ощутил, как его голова клонится набок. Сама мысль об этом невыносима. Душераздирающая мысль. Он никогда не хотел, чтобы Онория плакала.
Она… Ей не нужно…. Маркус сглотнул. Он не хочет, чтобы она плакала. Он так устал. Он не так много понимает сейчас, но это знает наверняка.
– Ты напугал меня, – произнесла Онория. – Готова спорить, ты не думал, что сможешь сделать это.
Она говорила так, словно пыталась пошутить, но он видел, что она притворяется. Однако Маркус оценил её попытку.
– Где миссис Уэзерби? – Спросил он.
– Я отправила её спать. Она измучена.
– Хорошо.
– Она ухаживала за тобой самым тщательным образом.
Он снова едва заметно кивнул, надеясь, что Онория увидит. Экономка выхаживала его, когда он болел в последний раз, в одиннадцать лет. Отец не зашёл в комнату ни разу, а миссис Уэзерби не отходила от его постели. Маркус хотел рассказать Онории об этом случае или о том, как отец уехал из дома в канун Рождества, и миссис Уэзерби развесила столько веток, что в Фенсмуре пахло как в лесу на протяжении недель. Это было его самое лучшее Рождество – до тех пор, пока его не пригласили праздновать к Смайт-Смитам.
Там ему было лучше всего. И всегда будет.
– Хочешь ещё воды? – спросила Онория.
Маркус хотел пить, но не был уверен в том, что ему хватит сил сделать глоток.
– Я помогу тебе, – проговорила она, поднося стакан к его губам.
Он отпил и устало вздохнул.
– Нога болит.
– Наверное, там до сих пор вывих, – кивнула Онория.
Маркус зевнул.
– Это словно…. Небольшое пламя. С маленькой кочергой.
Она широко раскрыла глаза. Маркус не винил её. Он сам не понимал, что имеет в виду.
Она наклонилась, нахмурилась с тревогой и снова приложила руку к его лбу:
– Ты снова стал горячим.
Маркус попытался улыбнуться. Кажется, ему удалось это сделать одной стороной рта:
