– Нет. Разве ты не слушаешь?
Маркус на всю жизнь запомнил этот момент. Впервые он столкнулся с одной из самых противных женских выходок: вопросом, на который не существует правильного ответа.
– Лавандовый цвет оттеняет мои глаза, – важно произнесла Онория. – Так говорит мой отец.
– Значит, так оно и есть, – с облегчением согласился Маркус.
Девочка накрутила локон на палец, но тот развернулся сразу, как она его отпустила.
– Коричневый цвет идёт к моим волосам, но я больше люблю лавандовый.
Маркус решил поставить ведро на землю. Он устал его держать, и ручка врезалась в ладонь.
– Ну, нет, – вмешался Дэниел, хватая ведро Маркуса свободной рукой и вручая его обратно Маркусу. – Мы идём домой. Убирайся с дороги.
– Почему ты мил со всеми, кроме меня? – спросила девочка.
– Потому что ты настоящее бедствие, – почти прокричал он.
Это было правдой, но Маркусу всё ещё было жаль её. Большую часть времени. Она росла почти как единственный ребёнок в семье, а Маркус хорошо знал, каково это. Она просто хотела быть вместе со всеми, играть с ними в их игры, участвовать в развлечениях, о которых её родные постоянно говорили, что она слишком маленькая для них.
Онория вытерпела словесный удар, глазом не моргнув. Она молча стояла, злобно глядя на брата. Затем девочка глубоко вдохнула носом воздух.
Маркус пожалел, что у него нет собой носового платка.
– Маркус, – проговорила Онория. Она повернулась лицом к нему, словно поворачиваясь спиной к брату. – Не хочешь выпить со мной чаю?
Дэниел захихикал.
– Я принесу своих самых лучших кукол, – совершенно серьёзно продолжила она.
Великий Боже, только не это.
– И пирожные, – добавила девочка, самым чинным голосом, который напугал его до смерти.
Маркус в панике взглянул на Дэниела, но помощи оттуда ждать не приходилось.
– Ну? – потребовала ответа малышка.
– Нет, – выпалил Маркус.
– Нет? – Она по-совиному уставилась на него.
– Не могу. Я занят.
– Занят чем?
Маркус прокашлялся. Дважды.
– Разными вещами.
– Какими вещами?
– Такими. – Он чувствовал себя ужасно, поскольку не собирался быть столь непреклонным. – У нас с Дэниелом свои планы.
Она выглядела так, словно её ранили в самое сердце. Нижняя губа начала дрожать, и впервые Маркусу не показалось, что она притворяется.
– Прости, – добавил он, поскольку не хотел обижать её. Но, ради всего святого, кукольное чаепитие?
Нет на земле живого двенадцатилетнего мальчишки, который согласится на чай.
С куклами.
Маркус содрогнулся.
Лицо Онории покраснело от ярости, когда она вихрем повернулась к брату:
