Из прошлого | страница 33
Иногда кажется, что он просто-напросто растрачивается попусту. Что больше - философское творчество, откровение потустороннего на земле через духовный к нему подъем или ни к чему не приводящая хлопоты об университете? Что выше - пифагорова "музыка сфер" или политическая деятельность и публицистика? Есть минуты в истории, когда самая постановка таких вопросов есть фальшь. Пусть не приводит ни к чему вся эта борьба публициста и политика за бесконечно любимое и дорогое. Если бы этой борьбы не было - не было бы самого главного, чем дорог человек, не было бы сердца у его внутренней музыки. А что такое философия и музыка без сердца? Что такое холодная мысль и холодная эстетика, как не обольстительная ложь? Даже беспомощное барахтанье в политике ценнее такой мысли и такой эстетики, если только оно идет из глубины сердца. Пусть внешний практически результат такой деятельности ничтожен: у нее есть бесконечно ценный внутренний результат. - Человек, отдающей любви все дары своей природы, рождает в мир высшую нетленную красоту, красоту духовного человеческого {77} облика. А это и есть та жемчужина, за которую следует все отдать. И никогда такая жемчужина не пропадает для мира, потому что бисер топчут только свиньи, но не люди. Эти духовные жемчужины остаются для будущего теми пророческими внушениями и прообразами, вокруг которых кристаллизируется и собирается впоследствии все лучшее, что есть в мысли и воле целого народа.
Раз для брата Сергея высшим в человеке было его сердце, а не талант, его сердце и должно быть поставлено в центр его характеристики. Но, чтобы глубина его сердца стала понятною, надо ясно представить себе, чем он жертвовал.
Он был сыном своих родителей; у него, как и у них, была музыкальная душа. Что ярче всего выделяется в моих детских о нем воспоминаниях? Это образ какого-то неутомимого и бесконечно жизнерадостного творчества детской фантазии. Через эту фантазию он пропускал все то, чем мы были с детства окружены. Ребенок всегда "подражает взрослым", и в этом подражании заключается главный интерес его жизни. Когда же это подражание талантливо, он подчиняет себе воображение своих сверстников, командует ими и руководит их играми. У нас таким заправилой всегда был брат Сережа, распределявший всем нам роли и подчинявший своему творчеству всю многолюдную нашу детскую ватагу. Чего-чего тут не бывало. То он увидит похороны генерала на улице, и мы все несколько дней подряд "хороним Лужина", носим подобие орденов {78} на подушке и ездим за ними в "санях", т. е. в опрокинутых на пол стульях. То мы все "едем в Ахтырку", для чего из стульев составляется бесконечно длинный поезд, а он "кондуктором" отбирает билеты. То вдруг, вернувшись с чьей-то свадьбы, он придумывает "женить" меня на ком-либо из сестер. Над головами венчающихся держат вместо венцов деревянные кирпичи и при этом поют: "Пресвятое приженение, моли Бога о нас".